Константин Арбенин - Король жил в подвале и другие сказочные истории

– Да что вы, – кричит, – братцы! Бога побойтесь! Это же я – я первый сидеть начал! Это же я ваш золотой век своим сидением предвосхитил! Это ж я площадку расчистил! Кого вы гоните, земляне!?

– Сидеть-то ты, может, и сидел, – говорят ему люди, – а курить-то ты не куришь! Знать, не наш ты! Ступай-ка вон, мил человек, пока мы тебе подобру-поздорову бока не поднамяли!

Еле ноги унёс Сидор. Вернулся в тоннель усталый, хотел отдышаться – смотрит, а на его месте давешняя сущность бестелесная поставила табачный киоск. Сидит она за прилавком и строит Сидору глазки.

– Вот, – говорит, – примостилась тут. А то по всему тоннелю ни одной папиросной лавки! Куда это годится!

Опечалился Сидор, загрустил. И нигде-то, думает, мне не пристроиться, ни к чему свою душу не приложить, нигде-то мне не нравится, а где нравится, там места нет. Уж не закурить ли с горя? Почти решился, только вот не знает, чего выбрать – «Пегаса» или «Камеля»? Задумался Сидор, присел к стеночке. Так до сих пор и сидит он в тоннеле между землей и небом, недалеко от табачного киоска. Сидит, ничего не делает, думает всё.

В одном племени каннибалов завязалась дискуссия: с какого возраста можно есть людей? Любители молодого мяса утверждали, что с возрастом человек черствеет, портится и теряет вкус. Сторонники зрелой человечины приводили тот аргумент, что в подростковом возрасте человек ещё не достигает оптимального веса, а, стало быть, не выгодно съедать его так рано. Были и такие людоеды, которым было всё равно; «аппетиту не прикажешь», – говорили они. После долгих дебатов сошлись на том, что на завтрак и обед можно есть только совершеннолетнюю человечину, а употребление малолеток допускается только на ужин, после 23.00. Верховный шаман этого племени лично благословил принятие такого прогрессивного закона и собственноручно принёс жертву страшному каннибальскому божеству – тоже, кстати, прогрессивному.

А неподалёку от племени каннибалов стояло стадо самоедов – человекообразных существ с чрезвычайно низким уровнем развития организма. Они умели поедать только самих себя, за что каннибалы этих дикарей презирали, брезгливо называли «обрубками» и никогда не употребляли в пищу. Самоеды же смотрели на каннибалов снизу вверх, падали перед ними ниц и всячески пытались брать с них пример. Самой заветной мечтой самоедов было научиться любить ближнего своего, подобно тому как это делали их ученые соседи. Но после принятия в племени каннибалов «Закона об ограниченном употреблении малолетних» мечта самоедов стала казаться им совсем несбыточной. Самоеды вовсе перестали надеяться догнать их в своём развитии – слишком уж высок и прогрессивен был гражданский пафос этих самых каннибалов. Слишком высок – практически недостижим.

Жила-была на свете одна девочка. Точнее, не одна, а совсем другая девочка, но тоже – совершенно одна. Звали её Дюймовочка. Точнее, она сама себя так звала – больше-то её некому было звать, она ведь была одна. Да и ростом она была так мала, что никому бы и в голову не пришло позвать её. Вот так бывает в жизни, мой юный друг.

На грязном подоконнике, где появилась на свет Дюймовочка, было темно и сыро. Поэтому правильнее будет сказать, что Дюймовочка появилась прямо во тьму. Сначала ей стало страшно, а потом сделалось интересно. Дюймовочка высунула из напёрстка свою крошечную головку и начала постигать мир широко моргающими глазами. Мир был полон тайн – шуршащих, скользящих, поблёскивающих, храпящих…

Далеко-далеко за грязным оконным стеклом блестели сказочные звёзды – они понравились Дюймовочки больше всего.

Сонная осенняя Муха, удивлённо жужжа, сделала над девочкой мёртвую петлю и, потеряв управление, врезалась лбом в стекло. Дюймовочка вылезла из своей люльки и подошла к мухе, безвольно съехавший на кучку пепла.

– Ой, – сказала девочка Дюймовочка и дёрнула муху за крылышко. – Мамочка моя!

– Чего? – испугалась Муха.

– Ой, говорю, мамочка вы моя, – объяснила Дюймовочка.

– Кто?! – муха испугалась еще больше.

– Вы, говорю, тётенька! Мамуличка…

– А, – зевнула Муха, – сплю, сплю…

Внезапно очнувшись, Муха глянула на девочку, оценила ситуацию и поспешно улетела.

С интересом проводив Муху взглядом, Дюймовочка подумала, что ей тоже не помешало бы научиться летать. И она тут же попробовала – растопырила короткие ручонки и спрыгнула с крутого подоконника…

Дюймовочка сидела на рассохшейся паркетине, прислонясь к низу батареи, и тёрла ладошкой ушибленный лоб, когда из бреши в полу вылез в щепку пьяный Таракан. Шатаясь и волоча по паркету свалявшиеся усы, он подошел к девочке и глухо забормотал:

– Пардон, мадам… ам… Имею чессь, Таракан-с… кажиссь… Пьян-с, чему и вас… вас… желаю… Не составите ли ком… компа… ссс… ес?

И он упал на брюшко прямо к ногам Дюймовочки.

– Дяденька! – забеспокоилась девочка. – Вам плохо? Дяденька, миленький, очнитесь!

– Мадам, – с трудом произнёс Таракан, – польщён-с… Вашу мать, мадам… ссс…

– Мамочку? – переспросила Дюймовочка, пытаясь приподнять Таракана и поставить его на лапки. – Вы знаете мою маму? Ну встаньте же, дяденька!

– Имею чессь… ум… ем… им…

Таракан не подымался. Тем временем мимо пробегал маленький рыжий Клоп. Увидав, что такая малюсенькая девочка возится с тараканом, он насупил брови и вкрадчиво посоветовал:

– Девочка, брось, не трогай этого дяденьку. Он пьяненький, от него дихлофосом пахнет. Это нехороший дядя, оставь его. Иди лучше к людя́м, тебе к людя́м надо. Здесь тебе не место.

И он уполз. Дюймовочка показала вслед Клопу язык, потом призадумалась. Про что это он говорил? Люди – кто это? И где они живут? Может быть, на звёздах?..

Когда слабый лучик света проник в тараканье логово, стало похоже на утро. Девочка Дюймовочка сидела на большом окурке «Беломора». Вид у неё был уставший. Рядом метался из угла в угол Таракан, замученный головной болью. Натыкаясь на Дюймовочку, он визжал:

– Что такое? Кто такая? Что надо? – и ему становилось совсем плохо.

– Это я, дяденька, – объясняла Дюймовочка. – Девочка Дюймовочка. С добрым утречком!

– Ой, страшила, – расстраивался Таракан. – Ну и страшила!

Дюймовочка наконец обиделась.

– Как вам не совестно, дяденька! – сказала она. – Это же я, помните? Я вас спасла вчера. Вам так плохо было…

– Не помню, не помню! Не было мне плохо! Мне сейчас плохо…

– Ну как же, дяденька! – не унималась девочка. – Вы ещё про маму мою говорили…

– Какая мама? Какая такая твоя мама?! – плакался таракан. – Как же мне плохо, как же мне нехорошо, как же мне пакостно…

Дюймовочке стало грустно. Она подошла к осколку зеркала, поглядела недолго и, горько вздохнув, опустила глаза. Да, наверное, он прав: страшила.