Константин Арбенин - Король жил в подвале и другие сказочные истории

– Я Иван Премудрый, а сижу тут, поскольку никак, понимаешь, не могу однозначно решить, идти мне на улицу или не идти. Вот и смотрю в окно, размышляю, все за и против в голове взвешиваю.

Подошла Маруся поближе, смотрит, а в очках парень сразу собой хорош стал: лицо у него открытое, приветливое. Понравился Иван Марусе, она и говорит:

– Так как насчёт почты? Подскажешь али самой искать?

– Нет, нет, что ты, – замахал руками Иван, – сама не ищи, заблудишься. Я тебе сейчас подробный план начерчу, со всеми сторонами света, с соблюдением масштабности.

Рассмеялась Маруся:

– Ой, не смеши меня, добрый молодец. Я с твоим планом ещё пуще заблужусь – я же дурочка. Ты мне лучше пальцем покажи.

– Я пальцем не могу, это неприлично, – говорит Иван. – Я лучше сейчас к тебе выйду и до самой почты провожу в личном порядке.

– Неужто выйдешь? – улыбается Маруся. – Неужто и раздумывать долго не станешь?

Иван ни слова не сказал, взялся за раму и прямо через окно к Марусе выпрыгнул – аж очки в клумбу слетели.

– Вот, – говорит, – я и вышел. Теперь ты выходи.

– Куда выходить-то? – удивляется Маруся. – Я уже и так вся вышедши.

– Замуж за меня выходи, – поясняет Иван. – Незамедлительно.

А Маруся ведь дурочкой была: ломаться да кривляться не стала, со всей своей дури дала Ивану незамедлительное согласие.

Прежде чем повести Марусю под венец, Иван её на почту проводил. А никакой бандероли там и не оказалось: это Ипатич спьяну Марусину фамилию с чьей-то другой перепутал. Да и ладно, всё ж таки не зря сходила!

Молодые со свадьбой тянуть не стали: едва от дождя обсохли, тут же и собрались свадьбу играть. Обвенчались в церкви, расписались в загсе, Ипатича в свидетели взяли. После официальной части в дом поехали – пировать узким семейным кружком. Дед Марусин от радости привстал, в сидячем положении себя закрепил, стакан к руке привязал, к застолью приготовился. Да и сёстры подтянулись, вместе со своими супружниками в дедовский дом пожаловали на мужниных автомобилях.

Пока Иван со своими зятьями на мужской половине брудершафты пил, сёстры Марусю уму-разуму наставлять принялись. А надо сказать, что они Марусиной свадьбе не очень-то обрадовались, а даже наоборот. От большого ума, видать, обуяла их зависть чёрная. Как же – такой мудрый ей жених на голову свалился ни за что ни про что, да ещё с очками и с новым крашеным теремом! Вот и стали они Марусю исподтишка против него настраивать, подначивать её с высоты своего семейного опыта.

– Ты запомни, Маруська, главное, – говорят, – все мужики – дурни и кровососы. А ум женский в том состоит, чтобы их первей обдурить и из них самих крови высосать вдоволь. Тут наука сложная, тут много всяких психических тонкостей имеется, всяких скобочек и кавычек. Мы тебе постепенно-то всё расскажем, научим тебя правильной женской позиции.

А Маруся – ну дурочка дурочкой: не понимает, зачем ей возле своего любимого интриги всякие плести, зачем какие-то приёмчики тайные против него применять.

– Сестры милые, – говорит, – я ж замуж выхожу, а не к врагу в тыл забрасываюсь. Зачем вы меня своими странными науками потчуете, я всё равно ничего не усвою. Я дурочка, а жених мой – мужчина премудрый, пусть он за меня думает, а я по-евонному поступать стану.

– Эх, сестра, сестра, – сокрушается старшая, – глупа ты ещё, неопытна. Как бы тебе с такими анбициями под подошву не попасть к своему умнику. Попомни слова наши: мужья – они хуже врагов.

– А ну их вообще, этих мужиков! – стучит ногами средняя. – Чтоб их пёс побрал!

Лишь только произнесены были те слова, как заходил весь дом ходуном, затряслась улица, нахмурилось небо и засверкали в нём буйные молнии. Сёстры с испугу упали на пол, руками головы накрыли, а Маруся к окну бросилась и видит: бежит по улице огромный бешеный пёс – о трёх головах, о трёх хвостах, о двенадцати лапах. Глаза огнём сверкают, из пастей пар валит, горячие языки слюну по сторонам расплёскивают. Подбежал к Марусиному дому, принюхался, всунул головы в три окошка и ухватил Ивана да сестриных мужей за загривки. Никто ничего сообразить не успел, как унёс пёс тех бравых мужчин в неизвестном направлении.

А скрылся он – и снова светло стало, к дому былая устойчивость вернулась, пыль на улице осела по прежним местам. Вбежала Маруся в горницу – нет Ивана! Лишь очки на полу валяются. А от чиновника и урядника и вовсе ничего существенного не осталось, будто и не было их. Сёстры, как только сообразили, в чём дело, бросились к автомобилям, уселись за баранки и по домам – от греха подальше. А Маруся заревела горькими слезами, как дура, всё свое праздничное платье заплакала горечью. Дед её, который при сём похищении присутствовал и лишь потому от страха не помер, что и так едва жив был, говорит внучке:

– Это, Маруся, не кто иной был, как лютый пёс Горын Змеёвич. Я про него ещё от своей бабки слыхал. Давно он добрым людям житья не даёт, всякие козни откаблучивает! Впрочем, чудище сие не какое-нибудь заморское, а наше, отечественное: где-то он недалеко обитает, в лесу скрывается. Так говорят. Стало быть, сыскать его можно, было б желание!

Сказал – и опять слёг. А помирать ещё рано – свадьбу-то не доиграли ещё.

Долго ли, коротко, а прекратила Маруся лить слёзы и стала думать, как же ей своего суженого из пёсьего плена выручить, а заодно и сестриных мужей спасти по-родственному. Выход-то один: надо идти искать этого Горына Змеёвича и побеждать его в честном бою. Только кто же пойдёт на чудище? Хотел было почтальон Ипатич на пса пойти, понаддать ему по бесстыжим мордам почтальонской сумкой, да напился в пятницу и никуда, конечно, не пошёл. А сёстры вообще насчёт своих мужей не переживают: у них давно на тот случай в шкафах да на балконах полюбовники припасены были; без мужей им, выходит, ещё и лучше: автомобили на ходу, квартиры с ванными нараспашку и весь прочий казенный монплезир в безвременном женском пользовании.

В общем, никто за спасательную экспедицию браться не хочет – дураков нет.

Дураков-то нет, да дурочка есть! Вот и выходит, что остаётся Марусе одно – самой в путь-дорогу отправляться, на подвиг себя нацеливать.

Собрала она с вечера заплечный мешок, уложила в него Ивановы очки, да зачем-то ещё веник домашний в газетку завернула и тоже – в мешок.

– Зачем ты, внучка, веник-то берёшь? – удивляется дед. – Неужто чудище им забить собралась?

– Да чудище-то оно чудищем, – отвечает Маруся, – а с другой стороны – всё ж таки собака. А собак только веником и гонять.

Дед на это головой покачивает, дурости такой дивится. А Маруся дедушку на бочок уложила, поставила будильник на пять утра да стала думать-обмысливать, в какую ей сторону сперва податься.