Василий Жуковский - Певец во стане русских воинов

Вынырнув с шумом из вод, голова с растворенным зубастым

Ртом и кривлялась, выпучив страшно глаза. Закричали

Разом все; отразился на каждом лице одинакий

Ужас, и каждый в свою указывал сторону с криком:

«Здесь! сюда посмотри!» И из каждой волны создалася

Вдруг голова ужасным лицом, и поверхность Дуная

Вся как будто бы прыгала, вся сверкала глазами,

Щелкала множеством зуб, хохотала, гремела, шипела,

Шикала. Крик разбудил Ундину, и вмиг при воззренье

Гневном ее пропали страшилища все. Но рыцарь ужасно

Был раздражен; с умоляющим взглядом Ундина сказала:

«Ради бога, здесь, на водах, меня не брани ты».

Он умолкнул, сел и задумался. «Друг мой, – шепнула

Снова Ундина, – не лучше ль нам дале не ездить? Не лучше ль

В замок Рингштеттен обратно отправиться? В замке

Будем спокойны». – «Итак, – проворчал, нахмурившись, рыцарь, —

В собственном доме своем осужден я жить как невольник!

Только до тех пор и можно дышать мне, пока на колодце

Будет камень! Чтоб этой проклятой родне…» Но Ундина

Речь его перебила, с улыбкой ему наложивши

На губы руку. Опять замолчал он, вспомнив о данном

Им обещанье Ундине. В эту минуту Бертальда,

В мыслях о том, что делалось с ними, сидела на крае

Лодки и в воды глядела; сама того не приметив,

С шеи своей она сняла ожерелье, подарок

Рыцаря; им водила она по поверхности ровных

Вод, любуясь, как будто сквозь сон, сверканьем жемчужных

Зерен в прозрачной, вечерним лучом орумяненной влаге.

Вдруг расступилась вода, и кто-то, огромную руку

Высунув, ею схватил ожерелье и быстро пропал с ним.

Вскрикнула громко Бертальда, и хохот пронзительный грянул

Отзывом крика ее по водам. Тут более рыцарь

Гнева не мог удержать; он вскочил в исступленье и в реку

Начал кричать, вызывая на битву с собой всех подводных

Демонов, никс и сирен; а Бертальда своим безутешным

Плачем о милой утрате и пуще его раздражала.

Тою порою Ундина, к реке наклонясь, окунула

Руку в прозрачные волны и что-то над ними шептала;

Но поминутно она прерывала свой шепот, Гульбранду

Голосом нежным твердя: «Возлюбленный, милый, подумай,

Где мы; брани их как хочешь; со мной же ни слова; ни слова,

Ради бога, со мною одною; ты знаешь». И рыцарь,

Как ни был раздражен, но ее пощадил. Вдруг Ундина

Вынула влажную руку из вод, и в ней ожерелье

Было из чудных кораллов; своим очарованным блеском

Всех ослепило оно. Его подавая Бертальде,

«Вот что, – сказала она, – для тебя из реки мне прислали,

Друг мой, в замену потери твоей. Возьми же, и полно

Плакать». Но рыцарь в бешенстве кинулся к ней, ожерелье

Вырвал, швырнул в Дунай и воскликнул: «Ты с ними

Все еще водишь знакомство, лукавая тварь! пропади ты

Вместе с своими подарками, вместе с своею роднею!

Сгинь, чародейка, от нас и оставь нас в покое!..» С рукою,

Все еще поднятой вверх, как держала она ожерелье,

Бледная, страхом убитая, взор неподвижный, но полный

Слез устремив на Гульбранда, Ундина его слова роковые

Слушала; вдруг начала, как милый ребенок, который

Был без вины жестоко наказан, с тяжким рыданьем

Плакать и вот что сказала потом истощенным от горя

Голосом: «Ах, мой сладостный друг! ах, прости невозвратно!

Их не бойся; останься лишь верен, чтоб было мне можно

Зло от тебя отвратить. Но меня уводят; отсюда

Прочь мне до́лжно на всю молодую жизнь… о мой милый,

Что ты сделал! ах, что ты сделал! о горе! о горе!..»

Тут из лодки быстро она в реку ускользнула:

В воду ль она погрузилась, сама ли водой разлилася,

В лодке никто не приметил; было и то и другое,

Было ни то ни другое. Следа не оставив, в Дунае

Вся распустилась она; но долго мелкие струйки

Около судна шептали, журчали, рыдая; и вслух доходили

Внятно как будто слова: «О горе! будь верен! о горе!..»

С жалобным криком рыцарь упал, и обморок сильный

Душу ему на минуту отвел от тяжелыя муки.

Глава XVI

О том, что случилось с рыцарем

Как нам, читатель, сказать: к сожаленью иль к счастью, что наше

Горе земное нена́долго? Здесь разумею я горе

Сердца, глубокое, нашу всю жизнь губящее горе,

Горе, которое с милым, потерянным благом сливает

Нас воедино, которым утрата для нас не утрата,

Смерть вдвоем бытие, а жизнь порыв непрестанный

К той черте, за которую милое наше из мира

Прежде нас перешло. Есть, правда, много избранных

Душ на свете, в которых святая печаль, как свеча пред иконой,

Ярко горит, пока догорит; но она и для них уж

Все не та под конец, какою была при начале,

Полная, чистая; много, много иного, чужого

Между утратою нашей и нами уже протеснилось;

Вот, наконец, и всю изменяемость здешнего в самой

Нашей печали мы видим… итак, скажу: к сожаленью,

Наше горе земное нена́долго. Это и рыцарь

Также изведал – к худу ль, к добру ль своему, мы увидим.

Он сначала только и мог, что плакать, так горько

Плакать, как плакала бедная, кроткая, ангел доброты, Ундина,

Стоя в лодке, когда он отнял у ней ожерелье,

Коим она все поправить так мило хотела; потом он

Так же и руку вверх подымал, как Ундина, и снова

Плакал, и весь изойти слезами хотел. И Бертальда

Вместе с ним плакала искренно, горько. Друг подле друга