игумен Варлаам - Кампан (сборник)

«Что нового в твоём королевстве?» – хотела спросить Эльза, но неожиданно для себя взволнованно произнесла:

– Хочу сказать тебе… Я люблю тебя!

Они стояли друг против друга по разные стороны порога. Их разделяла невидимая, но непреодолимая стена. Король молчал. Кухарка знала, что не должна переступать порога его кабинета, да ей это было и не нужно. Достаточно видеть короля, говорить с ним…

– Береги себя! – добавила она.

Очнувшись на рассвете в своей комнате, Эльза не могла понять, где граница между сном и явью. Ей хотелось верить, что это был не сон…

Утром король уходил в поход. Кухарка видела в окно, как вели его боевого коня по красно-бурой дорожке меж ярко-зелёных газонов с живописными вкраплениями цветочных клумб. Король вышел из парадных дверей, спустился по ступеням, подошёл к коню, потрепал его по холке.

Эльзе хотелось оказаться рядом с королём, прижаться лицом к его груди.

– Господи, помоги ему! Защити его! Дай ему силы на одоление врага. Если ему будет больно, отдай мне половину его боли. Господи, укрепи его… и меня укрепи, только ради него!.. – горячо молилась она, веря и в высшее заступничество, и в то, что её любовь будет королю надёжной защитой.

Король был бодрым и спокойным. Приближённые не привыкли видеть его таким по утрам, особенно перед важным и опасным выездом. Обычно он был хмур и неразговорчив.

В этом походе король выполнил всё, что задумывал. Королевские войска вернулись с победой.

Эльзе, раньше жившей в другом мире, первое время было тяжело привыкать к однообразной жизни и к постоянному – независимо от её желания или нежелания – общению с людьми.

– Иногда я чувствую какую-то отчуждённость от людей, с которыми мне приходится работать и разговаривать, – признавалась она старой няньке короля, с которой они жили по соседству и которая была к ней очень расположена.

– Это не страшно, а может быть даже и хорошо, – отвечала та. – Если тебе неинтересны заботы, которыми они живут, зачем себя принуждать? Зачем быть такой же, как они? Лишь бы не было к этим людям неприязни.

– Да, – соглашалась кухарка. – Если к кому-то возникает неприязнь, самой от этого бывает тяжело.

– Конечно! Ведь каждый человек достоин сострадания. Господь любит каждого!

Без короля жизнь во дворце текла иначе. Не было чрезмерной суеты, не обсуждалось, чем угодить королю и его приближённым. Эльза в такие дни полностью забывала о себе, все силы её души были направлены к Богу с молитвой о благополучном возвращении короля.

Однажды поход затянулся. И вдруг Эльза ощутила такое волнение, что не могла найти себе места. Уж не случилось ли что с королём? Нет, не может быть… До кухни доходили слухи, что король возвращается и должен появиться во дворце со дня на день. Повсюду усиленно наводили порядок. На кухне жарили, парили, готовили соусы и приправы, раскладывали куропаток и фазанов с позолоченными боками по серебряным блюдам, доставали из дворцовых погребов лучшее выдержанное вино. Все были настолько заняты своими обязанностями, что о самом короле и не вспоминали. И только одна кухарка всей душой была с ним.

…Эльза безотчётно подошла к двери, распахнула её, будто ожидая увидеть его, но на неё дохнул холодом лишь ночной мрак. Она осеклась: что это я?.. И вдруг увидела проявляющуюся из чернильной темноты и как бы увеличивающуюся фигуру короля. Он, как любил это делать раньше, оторвался от свиты, чтобы одному подъехать к дворцу и безо всяких церемоний войти в него как в свой дом.

Король тоже увидел знакомую женскую фигуру в дверном проеме, рванулся к ней, негромко вскрикнув: «Ты меня ждёшь?» Но женщина тотчас исчезла.

Грозный король, сердцу которого не всегда хватало суровости, не просто желал, а чувствовал, что его ждут. Ждут не как короля… И если кухарки не было во дворце на момент его возвращения, всегда ощущал в сердце пустоту.

…Когда обнаружилось, что король уже приехал, во всех залах и закоулках дворца начался переполох. Дудели фанфары, били барабаны, звенели литавры…

– Ваше величество! – неслось со всех сторон. – Ваше величество!..

Застолье продолжалось до утра. Музыка и смех долетали до северного флигеля и приносили кухарке новые страдания. Во время похода короля она сильно не переживала за него, веруя, что Господь сохранит его жизнь, что если он и будет ранен, то не смертельно. Когда же король возвращался, но был не рядом с ней (а музыка и чужое веселье разжигали чувственные струны души), испытывала такие муки, что даже не было сил помолиться.

Страдания усиливались оттого, что Эльза начинала жалеть себя: личная жизнь её не устроена, а ей так хотелось стать матерью. Её начинали будоражить мысли как-то иначе устроить свою жизнь: в памяти возникали знакомые парни, которые пытались ухаживать за ней, а некоторые сразу же предлагали жениться… Она представляла своего сына с вьющимися волосами, с ясным и открытым, как… да, как у принца, взглядом. Но как она сможет полюбить кого-то, чтобы от этой любви родился ребенок, да ещё и похожий на принца?!

Мысли о замужестве уходили, не оставив следа в её сердце, и любовь к королю разгоралась ещё сильнее.

…К утру само томление обессиливало в ней и оставляло её душу в каком-то печальном покое. Кухарка вставала совсем другой, хотя внешне ничем не отличавшейся от прежней. Однако внутренне она очищалась, будто освобождаясь от каких-то мучительных пут. Они чуть отпускали, но ещё не совсем оставляли её.

Раньше, в первые годы правления, в бою на короля находило настоящее ожесточение. Ему было мало поразить врага, он стремился обязательно убить, оставаясь при этом хладнокровным и видя битву и уязвимое место противника как бы со стороны. Кровь кипела в нём, и он испытывал особый восторг от битвы и от победы.

Тому, кто знал короля до его восшествия на трон, казалось удивительным, как романтически настроенный принц мог превратиться в кровожадного правителя. Но кое-кто особенно проницательный догадывался, что именно с собой, с тем нерешительным и добрым принцем, борется нынешний король.

С годами он стал терять боевой настрой. После нескольких дней воспалённой радости от кровавых поединков в душе происходил резкий перелом. К сердцу подступала тоска, и тогда короля не могли утешить ни восхищённые отзывы о его храбрости, ни вино, ни восторженные взгляды женщин. Он садился на коня и уезжал куда-то, возвращался усталый и через день-другой становился прежним королём.

Никто не знал (хотя могло ли в придворной жизни быть такое, чтобы чего-то не знал совсем никто?!), что уезжал он на далёкую лесную опушку, с которой открывался вид на горные вершины. Слезал с коня и, прислонившись к могучему дубу, смотрел на белеющие хребты. Перед ним расстилался луг, усыпанный цветами, тихо шумел кронами деревьев лес, и монолиты гор, как неусыпные стражи, охраняли чистоту этого первозданного царства.