игумен Варлаам - Кампан (сборник)

Однако не всегда жизнь Губки шла размеренно и чётко: сначала работа – пусть грязная, но нужная, потом очищение и отдых.

Бывало, наполнив Губку всякой грязью, её оставляли, не только не промыв, но даже не выжав. Тогда Губку начинало распирать, она мучилась от переполнявшей её нечистоты и, если рядом появлялось какое-нибудь чистое существо, тотчас изливала на него грязь. Белое блюдце покрывалось коричневыми разводами; изящная чашка, которая отродясь, кроме кофейного духа, ничем не благоухала, начинала пахнуть сырой протухшей тряпкой. Губка с ужасом понимала, что это натворила она, поборница чистоты, и просила прощения.

Своими переживаниями она однажды поделилась с Графином:

– Ты всегда такой чистый, прозрачный… Как мне стать такой же?

– Ну, Губка, дорогая, – великодушно произнёс Графин, – надо же иметь дело только с теми, кто чист. Зачем в грязь лезть!.. Люди пьют чистую воду, поэтому, даже если появляется какой-то осадок, они тотчас выплескивают его и промывают меня.

«Хорошо, конечно, – подумала Губка, – когда все заботятся о твоей чистоте… Но ведь я не буду губкой, если начну избегать грязи».

И действительно, Губка даже не успевала подумать, что, оказав кому-то услугу, сама станет грязной, и всегда быстро принималась за работу.

Однажды она мыла Дуршлаг и спросила его:

– Как оставаться чистой?

– Для этого, – ответил незамысловатый Дуршлаг, – надо иметь большие дырки. Что пришло, то и ушло.

«Это было бы неплохо, – подумала Губка, – но для меня совершенно невозможно».

На такой же вопрос умный мельхиоровый Половник ответил:

– У тебя, Губка, две части: одна мягкая – она легко впитывает всякую жидкость, другая жёсткая – она пропускает через себя гораздо меньше. Старайся поворачиваться ко всем жёсткой стороной.

Губка пыталась воспользоваться этим советом, но чаще всего это у неё не получалось. В работе она забывалась, старалась сделать как лучше для других, а не как выгоднее для неё, и в результате набирала грязи столько же, сколько обычно.

Один раз она обратилась к куску Мыла:

– Ты хорошо пахнешь, к тебе не пристаёт никакая грязь. Скажи мне, как научиться быть всегда чистой?

– Видишь ли, – глубокомысленно сказало Мыло, – у каждого есть своё предназначение. Мы, мыльные существа, внутри неизменны, всё отмываем, но век наш недолог. Мы не жалеем себя, служим каждому нуждающемуся в нас. Но чем грязнее нуждающийся, тем больше нам приходится растрачивать себя. Главное – не жалеть об этом.

– Да-а, – глубоко вздохнула Губка, понимая, что ей никогда не стать куском мыла.

Тогда она обратилась к водопроводному Крану:

– Ты испускаешь только чистую воду. Как тебе это удается?

– Скажу тебе, Губка, откровенно: я тут ни при чём. Какова вода в трубе, такова она и во мне. Весной будут бороться с разной гадостью, и будет моя вода пахнуть хлоркой. А если перекроют воду, то я совсем заржавею, и даже новый поток не очистит меня. Так что вся надежда на чистоту протекающей воды.

«Да-а! – подумала Губка. – Но ведь кому-то надо и грязь отмывать. А всё же Кран молодец! Хороший дал совет: чтобы через нас проходило больше чистой воды».

Однако сколько Губка ни билась, сколько ни старалась, ей никак не удавалось быть всегда чистой. Иногда Губке даже казалось, что к этому бесполезно стремиться. Но в такие минуты находился кто-то заботливый и промывал её. Посвежевшая, она вновь возвращалась к жизни.

Со временем Губка из синей превратилась в серо-пегую и стала рыхлой, грязь сквозь неё теперь проходила более свободно. Это порадовало Губку, но, как она заметила, чистая вода и благовония различных моющих средств в ней тоже не задерживались надолго. Да и вообще, сколько бы усилий она ни прилагала, при всём своем стремлении к чистоте без посторонней помощи не могла справиться.

Однажды Губка разговорилась с маленькой серебряной Ложкой:

– Никак, Ложка, не получается у меня быть всегда чистой и благоухающей. Вот и сейчас, прежде чем отмыть тебя, сколько грязи я на тебя вылила!..

Губка даже не спрашивала Ложку о том, как научиться избавляться от грязи: ну откуда это знать маленькой чайной ложке?! Но Ложка неожиданно дала мудрый совет:

– А ты подумай, Губка, кто больше всех заботится о тебе? Вот и старайся с благодарностью стремиться к этому человеку, чтобы чаще бывать в его руках.

И действительно, за свою недолгую, но активную жизнь в борьбе за чистоту Губка заметила, что все по-разному относились к ней. Одни, попользовавшись, бросали, забыв даже сполоснуть. Другие, наспех выжав, откладывали и забывали о её существовании. И только одна Добрая Хозяйка всегда отмывала её: намыливала, потом открывала побольше кран, переворачивала под сильной струёй, чтобы прочистить все поры, и тщательно отжимала.

Губка не стала избегать других, менее заботливых рук. Но теперь всем своим существом стремилась к Доброй Хозяйке. И чем больше стремилась, тем чаще оказывалась в добрых руках и тем благодатнее становилось у неё на душе.

«Муж да жена – одна сатана», – думали соседи по подставке для обуви, когда слышали ежедневную перебранку слегка поношенных чёрных с красной подкладкой калош. Супруги ругались утром, ругались вечером, а если выдавался у них выходной, ругались и днём.

– Что ты на меня орёшь?! – кричал муж. – Истеричка!

– Это ты орёшь! – кричала жена, обзывая мужа шизофреником, придурком или обалдуем.

В обычный рабочий день кто-нибудь из домочадцев напяливал калоши на валенки и шёл на улицу. Резина на холоде задубевала, хозяин валенок непрерывно шагал или, если стоял на остановке, переступал ногами, постукивая одной калошей о другую. Тут уж, конечно, не поругаешься. Тут только и ждёшь, когда хозяин нагуляется и вернётся домой.

В тепле калоши отходили от скованности и вновь обращали внимание друг на друга.

– Что, старая? Змэ-эрзла? – начинал муж лёгкую перебранку. – Так тебе и надо!

– Будто ты на солнцепёке грелся! – огрызалась жена-калоша, стараясь протиснуться поближе к трубе отопления, и добавляла по привычке какое-нибудь обидное слово.

Калоша-муж мгновенно реагировал на оскорбление, и перебранка принимала размах военных действий местного значения. Озлобленный супруг запускал в строптивую калошу первым подвернувшимся ботинком или даже сапогом. Супруга ловко увёртывалась и, перехватив на лету обувку, запускала в мужа. Тот, не обладая такой проворностью, получал удар по носу и со всей свирепостью набрасывался на жену.