Ганс Христиан Андерсен - Сказки Г.-Х. Андерсена

– Бабушка! – вскричала малютка. – Возьми меня с собой! Я знаю, что ты уйдёшь, как только погаснет спичка, уйдёшь, как тёплая печка, чудесный жареный гусь и большая, славная ёлка!

И она поспешно чиркнула всеми оставшимися в руках спичками – так ей хотелось удержать бабушку. И спички вспыхнули так ослепительно, что стало светлее, чем днём. Никогда ещё бабушка не была такой красивой, такой величественной! Она взяла девочку на руки, и они полетели в сиянии и свете высоко-высоко, туда, где нет ни холода, ни голода, ни страха – к Богу.

В холодный утренний час за углом дома по-прежнему сидела девочка с розовыми щёчками и улыбкой на устах, но она была мертва. Она замёрзла в последний вечер старого года. Новогоднее солнце осветило маленькое тело. Девочка сидела со спичками; одна пачка почти совсем обгорела.

– Она хотела погреться, бедняжка! – говорили люди.

Но никто не знал, что она видела, в каком сиянии вознеслась она вместе с бабушкой к новогодним радостям на небо!

На одной улице стоял старый-старый дом, ему было чуть не триста лет – год его постройки был указан на одной из балок, среди затейливой резьбы – тюльпанов и побегов хмеля; тут же было вырезано старинными буквами и с соблюдением старого правописания целое стихотворение. Над каждым окном красовались рожи, корчившие гримасы. Верхний этаж дома выступал вперёд над нижним; по краю крыши шёл водосточный жёлоб с головой дракона на конце. Дождевая вода должна была вытекать у дракона из пасти, но текла из живота – жёлоб был дырявый.

Все остальные дома на улице были такие новенькие, чистенькие, с большими окнами и ровными стенами; по всему видно было, что они не желали иметь со старым домом ничего общего и даже думали: «Долго ли он будет торчать тут на позор всей улице? Из-за этого выступа нам не видно, что делается по ту сторону от него! А лестница-то! Широкая, будто во дворце, и высокая, словно ведёт на колокольню. Железные перила напоминают вход в могильный склеп, а на них блестят большие медные шары. Просто неприлично!»

Против старого дома, на другой стороне улицы, стояли такие же новые хорошенькие дома и думали то же, что их собратья; но в одном из них сидел у окна маленький краснощёкий мальчик с ясными, сияющими глазками; ему старый дом и при солнечном, и при лунном свете нравился больше всех остальных домов. Глядя на стену старого дома с истрескавшейся и местами обвалившейся штукатуркой, он рисовал себе самые причудливые картины, воображал всю улицу застроенной такими же домами с широкими лестницами, выступами и остроконечными крышами, видел перед собою солдат с алебардами и водосточные желоба в виде драконов и змеев… Да, на старый дом можно было заглядеться! Жил в нём один старичок, носивший короткие панталоны до колен, кафтан с большими медными пуговицами и парик, про который сразу можно было сказать: вот это настоящий парик! По утрам к старику приходил старый слуга, который убирал в доме и выполнял поручения старичка хозяина; остальное время дня старик оставался в доме один-одинёшенек. Иногда он подходил к окну и смотрел на улицу. Мальчик кивал старику головой, а старик отвечал ему тем же. Так они познакомились и подружились, хоть и ни разу не говорили друг с другом, но это их не смущало!

Раз мальчик услышал, как родители его говорили:

– Старику вообще живётся недурно, но он так ужасно одинок!

В следующее же воскресенье мальчик завернул что-то в бумажку, вышел за ворота и остановил проходившего мимо слугу старика.

– Послушай! Снеси-ка это от меня старому господину! У меня два оловянных солдатика, так вот ему один. Пусть он останется у него, потому что я слыхал, что старый господин так ужасно одинок!

Слуга, видимо, обрадовался, кивнул головой и отнёс солдатика в старый дом. Потом слуга явился к мальчику спросить, не пожелает ли он сам навестить старого господина. Родители позволили, и мальчик отправился в гости.

Медные шары на перилах лестницы блестели ярче обыкновенного, точно их вычистили в ожидании гостя, а резные трубачи – на дверях были вырезаны трубачи, которые выглядывали из тюльпанов, – казалось, трубили изо всех сил, и щёки их раздувались сильнее, чем всегда. Они трубили: «Тра-та-та-та! Мальчик идёт! Трата-тата!» Двери отворились, и мальчик вошёл в галерею. Все стены её были увешаны старыми портретами рыцарей в латах и дам в шёлковых платьях; рыцарские доспехи бряцали, а платья шуршали… Потом мальчик прошёл лестницу, которая сначала поднималась высоко вверх, а потом спускалась опять вниз, и очутился на довольно ветхой террасе с большими дырами и широкими щелями в полу, из которых выглядывали зелёная трава и листья. Вся терраса, весь двор и даже вся стена дома были увиты такой густой зеленью, что походили на сад. На террасе стояли старинные цветочные горшки в виде голов с ослиными ушами; цветы росли в них как хотели. В одном горшке гвоздика перевесилась через край; зелёные побеги её тянулись во все стороны, и гвоздика как будто говорила: «Ветерок ласкал меня, солнце целовало и обещало подарить мне в воскресенье ещё цветочек! Ещё цветочек в воскресенье!»

С террасы мальчика провели в комнату, обитую свиною кожей, тиснённой золотыми цветами.

говорили стены.

В той же комнате стояли разукрашенные резьбой кресла с высокими спинками и подлокотниками.

– Садись! Садись! – приглашали они, а потом жалобно скрипели: – Ох, какая ломота в костях! И мы схватили ревматизм, как старый шкаф! Ревматизм в спине! Ох!

Затем мальчик вошёл в комнату с большим выступом на улицу. Тут сидел сам старичок хозяин.

– Спасибо за оловянного солдатика, дружок! – сказал он мальчику. – И спасибо, что сам пришёл.

«Так, так», или скорее «крак, крак», – закряхтела и заскрипела мебель. Стульев, столов и кресел было так много, что они только мешали друг другу смотреть на мальчика.

На стене висел портрет прелестной молодой дамы с живым, весёлым лицом, но причёсанной и одетой по старинной моде: волосы её были напудрены, а пышное платье топорщилось. Она не сказала ни «так», ни «крак», но ласково смотрела на мальчика, и он сейчас же спросил старика:

– Где вы её достали?

– В лавке старьёвщика, – отвечал тот. – Там много таких портретов; никто не знает о них и не интересуется ими. Все эти люди давным-давно умерли и похоронены. Вот уж лет пятьдесят как этой дамы нет на свете, но я знавал её в старину.