Всеволод Шипунский - Новые сказки Шехерезады (СИ)

А когда они допили до дна, она ощутили ток чудесного вина в своих жилах и почувствовала, что его жезл внутри налился новой силой. И принц велел ей пуститься вскачь, и она понеслась, не чувствуя усталости и не жалея ни коня, ни всадника, и ей это понравилось больше всего на свете. А потом створки её раковины, охватившие белый жезл, сжались в таком сладостном спазме, и его орудие дало такой могучий залп, что она почти лишилась чувств.

А утром она опять проснулась на ложе одна, и лишь в руке у неё был зажат кошелёк с десятью золотыми динарами, а на пальце сверкал перстень с чудесным изумрудом, зато сам шатёр был пуст и гол, и никакого убранства, ни столиков с яствами не было.

Рабыня молча вывела её, посадила в маленькую тележку, запряжённую ослом, махнула рукой, и осёл резво побежал, как будто сам знал дорогу к городу.

Отец, когда она дома рассказала всё без утайки, проклял её и выгнал из дому, и слёзы её матери и сестёр не смягчили его сердца, ибо стала дочь его пропащая и никому более не нужная, и выдать её замуж после всего случившегося не было никакой возможности.

Сама же она не плакала, поскольку не считала себя виноватой, и молча подчинилась воле жестокого отца. Кроме того, она верила, что её любимый не бросил её, насытившись ею, а обязательно её разыщет, и они снова будут вместе.

Преисполнившись решимости ждать его, сколько ни придётся, она за четыре золотых купила себе бедную лачугу на окраине города, один золотой потратила на всякую домашнюю утварь и посуду, а оставшиеся пять золотых спрятала понадёжней, потому что, хотя и прошло только три дня, она уже знала, что понесла, и что не пройдёт и года, как у неё родится ребёнок. Перстень же с изумрудом она решила не продавать никогда.

И стала она жить в своей лачуге, ничуть не жалея о случившемся. Осёл с тележкой тоже остались у неё и помогали ей зарабатывать на хлеб: она собирала и возила хворост на продажу.

Через девять лун родился у неё мальчик, которого она назвала Алладин, прекрасный, как сама луна на 14 день месяца, и продолжали они жить уже вдвоём в большой бедности, ибо оставшиеся деньги мать Алладина не решалась тратить, считая, что они могут понадобиться для более важных дел, чем еда.

Когда Алладин подрос и мог уже смотреть за скотом, ему пришлось пасти ослов и мулов, и он делал это хорошо, зная, что помогает матери. Кроме того, он вообще любил животных больше, чем людей, потому что люди бывали злы и часто обижали Алладина, а животные никогда этого не делали.

Когда Алладин стал уже подростком, он часто видел, как у ослов их отросток иногда вытягивался, становился всё больше и больше, свисая до самой земли, а потом вдруг приподнимался, твердел, и ослы при этом протяжно вопили. Если случалась поблизости ослица, они бежали к ней, и кричали, просились, и тёрлись об неё, и пытались запрыгнуть… Те же встречали их равнодушно и просто отходили в сторону.

Постепенно и собственный отросток стал донимать Алладина: он всё чаще выпрямлялся и приподнимал полу его халата, желая куда-то погрузиться, и это доставляло ему мучительное беспокойство.

Однажды ночью он не спал и увидел, как мать его, а она была ещё молода и красива телом, при тусклом свете очага совершает омовение, поливая себя из кувшина. И когда она низко наклонилась, он увидел, как округлился её зад и выпятилась овальная тёмная раковина. Тогда он понял, куда именно желает погрузиться его возбухший отросток, и страстно возжелал этого.

* * *

Всадник на белом коне, умчавший дочь медника и насладившийся её нетронутым цветком, был действительно принцем, любимым сыном падишаха той страны. Рос он в царском дворце, в холе и довольстве, и ни в чём не знал себе отказа. Когда стала у него расти борода и началось томление тела, падишах, заметивший это, сказал ему:

- Сын мой! Я с радостью открыл бы для тебя двери моего гарема, и ты бы сполна насладился ласками моих жён, но… но одна из них – твоя мать, а пророк Мухаммед запрещает нам такие ласки с матерью. Остальные жёны – её названные сёстры и, стало быть, твои тётки. Поэтому мой гарем будет закрыт для тебя. Но я отдам тебе свою прежнюю, самую любимую, наложницу Фатиму - ты её знаешь, девчонкой она нянчила тебя - и она станцует тебе свой танец страсти.

В ту же ночь крутобёдрая служанка Фатима, стыдясь и закрывая лицо, вошла к принцу, которого она помнила младенцем, а сейчас должна была отдаться ему, как мужчине, и под звуки бубна и барабана раскачивая бёдрами, начала огненный танец живота, который продолжался потом уже на ложе до самого утра. Юный принц был ненасытен, и Фатиме пришлось сладко потрудиться, о чём она, не смея ничего скрывать, рассказала на другой день падишаху. Падишах расспрашивал её о страсти принца с большим интересом и в подробностях, которые ему так понравились, что он тут же велел ей развязать пояс и повторить с ним всё, что она вытворяла с принцем, и чего в своём преклонном возрасте он давно уже не делал. Принцу же он велел ничего об этом не рассказывать.

И каждую ночь Фатима входила к принцу и танцевала для него свои танцы, какие только знала и умела, а принц загорался страстью и не выпускал её из своих объятий до утра. И не успевала она утром прикрыть глаза, чтобы хоть немного поспать, как её требовал к себе старый падишах, загорался её рассказом об их молодой страсти, и тоже ложился с нею, и забивал в её пушку свои заряды, хотя орудие его теперь стреляло редко. Так, что по прошествии двух недель Фатима уже еле волочила ноги, не могла выполнять никакой домашней работы, а её тёмная раковина так распухла, что больно было сидеть.

Наконец, она бросилась падишаху в ноги и взмолилась о пощаде. Тот сначала возмутился и сказал, что она принадлежит только принцу, а ему, падишаху – это так, просто… по старой памяти… ведь она любила его когда-то и должна быть счастлива, что сам падишах вспомнил о ней! Но потом, когда и принц попросил не присылать ему больше «эту толстозадую», падишах, которому она тоже надоела, решил отослать её из дворца, не подозревая, что Фатима уже понесла царского младенца. А уж кто именно был отцом будущего ребёнка, не знала, наверное, и она сама…

Принц же, познав Фатиму и удовлетворив с ней юношескую страсть, стал более сдержанным и хладнокровным, как и подобает правителю. А потом он нашёл себе новое занятие: полюбил он, тайно от падишаха, переодеваться в простолюдина и бродить неузнанным по городу, сидеть в духанах, слушая разные разговоры, и присматриваться к девушкам. Так принц и увидел однажды, зайдя в лавку медника, изготовлявшего медные лампы и светильники, его дочь, которую звали Зульфия. Она была так хороша и пригожа, что принц сразу влюбился в неё всем сердцем и решил, что рано или поздно она будет его женой. Но говорить об этом отцу нечего было и думать! И сын падишаха, потерзавшись немного муками совести, но не в силах сдерживать любовной страсти, решился на то, о чём мы уже знаем, а в повторении нет пользы.