Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 4

– А что, Урывай, жизнь моя, сказал хитрый жид, нам ведь путь еще лежит порядочный; мы оба идем, оба и устанем и каждый из нас свои сапоги потрет… давай лучше так: пусть один идет, а другого на себе несет, так переменяться и станем, каждому и отдых будет и для обуви выгодней.

«Пожалуй, я не прочь, отвечал цыган, да как же мы будем, далеколь один другого нести?»

– Да мы так сделаем, Урывай, душа моя: пусть один несет, а другой ему для утехи пусть песню поет и как песню покончит, то уже он примется везть, а другой станет песню петь.

Выдумал хитро хитрый жид, он подумал себе: знаю де я песни три, а может и четыре, сложу их вместе и стану петь; цыган не поймет, подумает, что это все песни одна; а его песни коротенькие: я слышал, как он дорогой их напевал… так пусть-ко меня повезет подалее, я тем, покрайности, за своего цыпленка хоть на обуви выручу.

Цыган подумал не много, «давай» говорит «комуже вперед везти?»

– Тебе Урывай, сердце мое, тебе; ты всего цыпленка один съел, так уваж хоть за это.

«Ну, пожалуй, садись скорей.»

Взвалил цыган жидка на плеча и понес, а жид принялся свою песню петь…

Пел, пел, как ни длинны были песни жидовские, а допел до конца таки и замолчал, придумывая, не приберет ли еще песни какой… А Урывай того и ждал, только жид петь перестал, остановился, стряхнул жидка и говорит ему: «Ну, покончил песню, везишь теперь, дай же и мне проехаться.»

Делать нечего, подставил жид спину, думая себе на уме: авось длинней моей песни не выдумаешь! Засел цыган на жидка и ну распевать ти-ли-ли, ти-ли-ли!.. то протяжно, то скороговоркою.

Везет жид, надсажается, а цыган на нем тилиликает не умолкая, не останавливаясь. Долго везет Иоська хитрый жид цыгана Урывай не дай промаха, а конца песни цыганской еще не видится; ну, далека же песня, подумал жид и спрашивает: А что Урывай, душа моя, скоро твоя песня покончится?

«Ну нет; это еще только начало почти, а до середины нескоро дойдешь.»

– Вот тебе раз, думает жид, я и не ждал, чтобы у цыгана была такая песня длинная!.. Давай он Урывая уговаривать: Урывай, сердце мое, будет тебе петь, кончай скорей; я ведь не одного тебя везу, а и цыпленка моего, которого ты съел; так будет с меня и половину песни, Урывай душа моя.

«Ради этакой причины, я пожалуй тебе отдышку дам» отвечал цыган – «только после, как хочешь честный Еврей, вези опять: ты свою песню покончил и мне мою дай покончат.»

Слез цыган с жидка хитрого и стал тот его дорогой тем и этим заговаривать, что бы опять не везти; однако не много погодя цыган опять пристает: «Что же, честный Еврей, дай песню докончить, вези меня!»

– Урывай, душа моя, брось ее, песню твою; вон и село близко, не хорошо, Урывай, душа моя.

«Как хочешь, а песню докончить надобно; что за дело, что близко село: я в него так и въеду на тебе.»

– Ай Ваймир! думает жид, перепугавшися, ну как из нашей братьи увидит кто, что я цыгана везу, просвету не дадут!.. шейтан меня дернул такое дело глупое выдумать!.. И начал опять цыгана уговаривать, что это не хорошо.

«Положим, что не хорошо» отвечал цыган, должно же уговор выполнить!.. А если хочешь мировую сделку повести, то пожалуй: за твою неустойку угости меня в селе полдником, заплати в корчме за мой обед, так-поквитаемся.»

Жид туда и сюда, а цыган стал на своем: иль обед, иль вези!.. да еще, говорит, и в селе остановиться не дам, погоню далее, не слезу, пока песни не допою!»

Чуть не заплакал хитрый жид от беды такой, а принужден был сделаться полюбовно с цыганом Не-дай-промаха: обязался ему в селе выдать злот на угощение; а нето попробуй, думает, его потчивать, он на карбованец съест!

Пришли в село, стали на отдых; хитрый жид выдал цыгану по уговору злот и думает себе на уме, как бы от цыгана отделаться: на пути он не отстанет сам, а жид видит, что вместе идти с ним невыгодно… Смекнул жид, как делу помочь, вышел на двор в место укромное, снял сапог с себя, распутал ветошки на ноге и вытащил деньги туда заложенные: вынул три дуката, которые похуже и пошел с ними на село к жидку знакомому, сторговать у него пегую кляченку и вернулся опять в корчму.

– Ну, Урывай, сердце мое, прощай! говорит цыгану хитрый жид; не хотелось мне с тобой расстаться, да делать нечего: вон мне Мокша лошаденку свою дал, так я поеду на ней.

«Коли так, делать нечего, известно, конный пешему не товарищ, ступай себе. А где этот Мокша живет?»

– А вон там, на другой улице. Так прощай Урывай, душа моя!

«Прощай, прощай; веселого пути, гладкой дороги!» посломать-мол тебе ноги, подумал сам просебя.

Едет жид и думает: ну, отделался от товарища!.. Оно правда, не совсем бы мне эта кляченка надобна, да дома пригодится, а может еще можно будет и опять продать!..

Так размышляя и начал жид просебя попевать на своей лошаденке едучи; вдруг кто-то его стук по плечу…» Что ж ты, хитрый Иоська, поешь такие песни короткия?»

Глядь Иоська, ан опять перед ним цыган не дай-промаха… и не пеш, а тоже на лошаденке вороной тащится. Диву-дался жид и испугался не много, однако опомнился и спрашивает: Ба! Урывай душа моя!.. Где ты это коня достал?

«Вот!.. Да что за диковинка коня добыть, тож как и тебе знакомый дал.»

– А чудное дело: точно такая лошаденка у Мокши осталася… Не у него ли ты взял Урывай, жизнь моя?»

«Вот тебе раз, будто кроме твоего Мокши ни у кого и лошадей не водится.»

– Да больно похожа на Мокшину.

«И человек на человека походит, а скот на скота и подавно; вот и ты небойсь на твоего Мокшу похож!»

– А разве ты видел его?

«Где видеть, я только так думаю.»

Приехали попутчики опять на постой, в какую-то деревнишку о двух дворах. Ночь на дворе.

– Урывай, сердце мое, как же нам? надо лошадей стеречь идти: вишь здесь место какое и двора вовсе нет, уведут пожалуй.

«Что же, стереги, коли охота есть, а мне стеречь нечего: моя лошадь черная, ее вор и с фонарем не скоро увидит в потьмах; а вот твоя пегая, так нет дива, коли к утру хвост покажет тебе.»

Подумал-подумал жид: правда и есть, а жалко покупной кляченки, продежурил всю ночь.

На другой день, едучи путем, Иоська опять поднялся на хитрости.

– А что, Урывай, душа моя, ведь моя лошаденка лучше твоей?

«Может быть» отвечал цыган.

– Ведь, вишь, продолжал Иоська, если пристегнешь, то и побежит?.. И стегну-таки свою кляченку, та и подалась шага два вперед.

«Да, хороша» прибавил цыган «резвая…»

– А что, Урывай, душа моя, не хочешь ли меняться? я не много придачи возьму.

«Что мне меняться, у меня и своя не дурна»

– Ну гдеж ей, гдеж твоей… смотри!. и начал кляченку опять стегать, та замотала головой и начала взбрыкивать, а жид приговаривал: вишь, вишь какая озартная!

«Да, бойкая» сказал цыган, смеясь про себя.

– Так давай, поменяемся; мне на твоей поездить охота берет.