Витауте Жилинскайте - Путешествие на Тандадрику

— Плачет? — спросила Эйнора, которая не поняла, в чём дело. — Неужели тебя, Кутас, мучит совесть и ты переживаешь, потому что считаешь себя хуже других? Послушай, я ведь ничуть не лучше тебя, наоборот! — и гордая Эйнора подняла голову так высоко, как ещё ни разу не поднимала. — Я самая настоящая лгунья. Я не убегала ни из какого шкафа, а просто-напросто была выброшена на помойку вместе с прочим мусором!

— Слыхали? — заверещала лягушка. — Стоило мне приступить к её разоблачению, как она сама…

— Замолчи! — бросила Эйнора. — Вовсе не о тебе и твоих разоблачениях речь! Слышишь, Кутас, я намного, намного хуже тебя… Я ведь только притворилась, что я знатного рода, аристократка, богатая беглянка. И никакие разбойники на меня не нападали.

— Но ведь вы, — пробасил увалень Твинас, — всё-таки побывали в стеклянном шкафу, верно?

— Ну и что из этого? — пожала плечами Эйнора. — Я стояла там не дольше, чем и другие новые куклы. А потом меня таскали за волосы, роняли, пачкали, дали прозвище Замарашка-оборвашка… Я ведь такая и была, только в лесу успела умыть снегом лицо и руки. А имя Эйнора я позаимствовала у одной избалованной девочки из детского сада.

— Она, — поспешила выложить всё начистоту Лягария, — украла из моего саквояжа вторую перчатку, которую я нашла в мусорной машине и которая являлась вещественным доказательством того, что никакая она не принцесса-беглянка, а такая же брошенная игрушка, как и остальные!

— Ничего я не крала, — возмутилась Эйнора и, сняв перчатку, протянула её Лягарии. — Вот вам новое вещественное доказательство. — Она снова повернулась к Кутасу. — Вот видишь, Кутас, какая я гадкая и насколько я хуже тебя! Не плачь больше.

— Раз на то пошло, — низким басом прогудел Твинас, которому даже его смекалка сыщика не помогла понять суть слёз щенка, — раз так, — повторил он крайне взволнованно, и его трубка вылетела из клюва и повисла под потолком рядом со слезой Кутаса, — я тоже всё о себе выложу. Я буду похуже вас двоих, вместе взятых. Мало того, я самый плохой из всех нас! Совесть моя так же нечиста, как этот шлёпанец, а может, и грязнее! Я ведь потерял ступню вовсе не в погоне за злодеем, а потому что долго сидел перед телевизором. Из-за этого я так растолстел, и нога не выдержала моего веса и треснула. Ну а трубка… — сгорая от стыда и не решаясь взглянуть на Эйнору, дрогнувшим голосом произнёс сыщик. — По телевизору показывали знаменитого сыщика Шерлока Холмса. Он постоянно гонялся за преступниками и курил трубку. Ну я и скопировал его поведение. Теперь вы знаете обо мне всё…

Не дав Твинасу закончить, Кадрилис вскочил, как уколотый булавкой, и обвёл всех испепеляющим взглядом.

— Подумаешь! — закричал он. — К вашему сведению, другого такого ужасного, закоренелого вруна, как я, ещё поискать! Такого нет, не было и не будет на любой планете! Ведь мой потайной… вернее, уже не потайной кармашек появился не потому, что мне изодрал шкурку настоящий бульдог Гогас. Просто я однажды сам чесался… ну и разодрал себе шкурку. Меня блоха искусала. Вот!

И в подтверждение своих слов заяц стал так яростно чесаться обеими лапами, что и впрямь чуть не оторвал себе второе ухо. А потом, не зная, куда деться от стыда, Кадрилис подскочил к потолку и принёс Твинасу его трубку. Он мог бы принести и Кутасу его слезу, только стоило ли?

— Ну что ж, — не удержалась Лягария, — раз сложилась такая ситуация, мой долг тоже выступить с парочкой самокритичных замечаний. Признаюсь, я тоже не святая, хотя и не могу похвастаться пакостями такого масштаба, о которых мы только что услышали. Я по своей природе существо хладнокровное, отличающееся трезвым умом, однако пару раз допустила стихийные промахи. Но эти промахи не свойственны моей натуре, поэтому не стоит понапрасну языком чесать. — Лягушка уже жалела о том, что поддалась всеобщему саморазоблачению. — Поэтому разрешите напомнить о моём благородном жесте, когда я отдала паяцу свой уникальный значок, а сама осталась в накидке нараспашку и до сих пор пребываю в этом состоянии…

Но дальше лягушку никто не слушал.

— Вот видишь, Кутас, какова она… — не скрывая радости, произнёс Кадрилис. — Как там её… Повтори-ка то странное словечко.

— Суть, — произнёс Кутас.

— Сейчас, — задумчиво сказал Кадрилис, — и я уже понимаю, что это за суть такая. Это что-то потаённее моего потайного кармашка.

— Да, да, — утвердительно шмыгнул залепленным пластырем носом Кутас, — я видел однажды на картинке раскрытую морскую раковину, а из неё вылезало существо, такое нежное, без единой волосинки… И это из такого жёсткого, твёрдого панциря! Может, это и есть суть?

Приятели задумались, помолчали, а потом Кутас смущённо попросил:

— А ты не мог бы достать из нашего тайника моё самое большое сокровище? И огрызок карандаша? Мне тут пришла в голову мысль, что я забыл кое-что пометить. Пока не скажу что.

— Ну и пожалуйста, можешь не говорить, — слегка обиделся заяц.

Он отстегнул булавку и, глубоко сунув за пазуху лапу, вытащил из тайника сложенный в несколько раз листок бумаги и карандаш.

Щенок положил листок на подлокотник и, взяв карандаш в забинтованную лапу, принялся водить им по бумаге. Кадрилис с пониманием повернулся к нему спиной.

— Готово, — сказал щенок, возвращая обе драгоценности, одна из которых снова провалилась на дно карманчика.

— Как ты думаешь, — заговорил Кадрилис, — почему пилот и рта не раскрыл, когда мы всю неприглядную правду о себе рассказывали? Что, если он потерял руку совсем не во время катастрофы вертолёта, а, Скажем, ему её в подвале крыса отгрызла или какой-нибудь хулиган отломал?

— Нет, — помотал головой Кутас, — пилот Менес не из тех, кто станет врать. Он скорее даст отрубить себе вторую руку, чем соврёт.

— Уж больно он скрытный, — дёрнул половинкой уса Кадрилис.

— Зато какой справедливый! И вежливый, и… и…

Вдруг щенок забеспокоился и даже привстал на забинтованные лапы, до предела натянув ремень безопасности. Какая-то мысль пришла ему в голову, он откашлялся, обвёл всех большими глазами и звонко произнёс:

— Очень прошу вашего прощения. Простите, что я сразу вас не поблагодарил. Говорю теперь: искреннее спасибо.

— Не за что, — привычным баском буркнул Твинас.

— Есть за что! — не согласилась Лягария. — За воспитательную работу! И за…

— За вашу доброту, — закончил щенок.

— Внимание, — прозвучал голос пилота Менеса. — Наш корабль производит посадку на промежуточной планете для проведения работ по регулированию бортовых систем.

При этих словах что-то сорвалось с потолка и выбило из клюва Твинаса трубку. Вот такой большой и тяжёлой была слеза Кутаса.