Народное творчество (Фольклор) - Мифы русского народа и былинные сказы

На ту похвальбу отвечает калика перехожий:

– У нашего попа тоже была свинья обжористая. Много ела, пила, покуда её не разорвало.

Не слюбились те речи Идолищу. Метнул он в него аршинный [13]булатный нож, а Илья Муромец увёртлив был, уклонился от ножа.

Воткнулся нож в ободверину [14], ободверина с треском в сени вылетела.

Тут Илья Муромец в лапоточках да в платье каличьем ухватил Идолища поганого, подымал его выше головы и бросал хвастуна-насильника о кирпичный пол. Столько Идолище и жив бывал. А могучему русскому богатырю славу поют веки-по́веки.

Завёл князь Владимир почестен пир и не позвал Илью Муромца. Богатырь на князя обиделся; выходил он на улицу, тугой лук натягивал, стал стрелять по церковным маковкам серебряным, по крестам золочёным и кричал мужикам киевским: «Собирайте кресты золочёные и серебряные церковные маковки, несите в кружало – в питейный дом. Заведём свой пир-столованье на всех мужиков киевских!»

Князь Владимир стольно-киевский разгневался, приказал посадить Илью Муромца в глубокий погреб на три года.

А дочь Владимира велела сделать ключи от погреба и потайно от князя приказала кормить, поить славного богатыря.

Много ли, мало ли прошло времени, прискакал в Киев гонец от царя Калина. Он настежь двери размахивал, без спросу вбегал в княжий терем, кидал Владимиру грамоту посыльную. А в грамоте написано: «Я велю тебе, князь Владимир, скоро-наскоро очистить улицы стрелецкие и большие дворы княженецкие да наставить по всем улицам и переулкам пива пенного, медов стоялых да зелена вина, чтобы было чем моему войску угощаться в Киеве. А не исполнишь приказа – пеняй на себя. Русь я огнём покачу, Киев-град в разор разорю и тебя со княгиней смерти предам. Сроку даю три дня».

Прочитал князь Владимир грамоту, затужил, запечалился. Ходит по горнице, ронит слёзы горючие:

– Ох, зачем я посадил Илью Муромца в погреб глубокий да приказал тот погреб засыпать жёлтым песком! Поди, нет теперь в живых нашего защитника? И других богатырей в Киеве нет теперь. И некому постоять за веру, за землю Русскую, некому стоять за стольный град, оборонить меня со княгиней да с дочерью!

– Батюшка-князь стольно-киевский, не вели меня казнить, позволь слово вымолвить, – проговорила дочь Владимира. – Жив-здоров наш Илья Муромец. Я тайком от тебя поила, кормила его, обихаживала.

– Умница ты, разумница, – похвалил дочь Владимир-князь.

Схватил ключ от погреба и сам побежал за Ильёй Муромцем. Приводил его в палаты белокаменные, обнимал, целовал богатыря, угощал яствами сахарными, поил винами заморскими, говорил таковы слова:

– Не серчай, Илья Муромец! Пусть, что было между нами, быльём порастёт. Пристигла нас беда-невзгода. Подошёл к стольному городу Киеву собака Калин-царь, привёл полчища несметные. Грозится Русь разорить, огнём покатить, Киев-город разорить, всех киевлян в полон полонить, а богатырей нынче нет никого. Все на заставах стоят да в разъезды разъехались. На одного тебя вся надежда у меня, богатырь Илья Муромец!

Некогда Илье Муромцу прохлаждаться, угощаться за княжеским столом. Он скоро-скоро на свой двор пошёл. Конь, сытый, гладкий, ухоженный, радостно заржал, когда увидел хозяина.

Паробку [15]своему Илья Муромец сказал:

– Спасибо тебе, что холил коня, обихаживал!

И стал коня засёдлывать. Сперва накладывал потничек, а на потничек накладывал войлочек, на войлочек седло черкасское недержанное. Подтягивал двенадцать подпругов шелковых со шпенёчками булатными, с пряжками красна золота, не для красы, для угожества, ради крепости богатырской: шелковые подпруги тянутся, не рвутся, булат гнётся, не ломается, а пряжки красного золота не ржавеют.

Снаряжался и сам Илья в боевые доспехи богатырские. Палица при нём булатная, копьё долгомерное, подпоясывал меч боевой, прихватил шалыгу [16]подорожную и выехал во чисто поле. Видит, силы татарской под Киевом много множество. От крика людского да от ржания лошадиного унывает сердце человеческое.

Повыехал Илья Муромец, поднялся на высокий холм, посмотрел он в сторону восточную и увидал далеко-далече во чистом поле шатры белополотняные.

Он направлял туда, понужал коня, приговаривал: «Видно, там стоят наши русские богатыри, о напасти-беде не ведают».

И в скором времени подъехал к шатрам белополотняным, зашёл в шатёр набольшего [17]богатыря Самсона Самойловича, своего крёстного. А богатыри в ту пору обедали. Проговорил Илья Муромец:

– Хлеб да соль, богатыри святорусские!

Отвечал Самсон Самойлович:

– А поди-ка, пожалуй, наш славный богатырь Илья Муромец! Садись с нами хлеба-соли отведать!

Тут вставали богатыри на ноги, с Ильёй Муромцем здоровались, обнимали его, за стол приглашали.

– Спасибо, братья крестовые. Не обедать я сюда приехал, а привёз вести нерадостные, печальные, – вымолвил Илья Муромец. – Стоит под Киевом рать – сила несметная. Грозится собака Калин-царь наш стольный город взять да спалить, мужиков всех повырубить, жён, дочерей во полон угнать, церкви разорить, князя Владимира со Апраксией-княгиней злой смерти предать. И приехал к вам звать с ворогом ратиться [18]!

На те речи отвечали богатыри:

– Не станем мы, Илья Муромец, коней седлать, не поедем мы биться-ратиться за князя Владимира да за княгиню Апраксию. У них много ближних князей да бояр. Великий князь стольно-киевский поит-кормит их и жалует, а нам нет ничего от Владимира со Апраксией.

Не по нраву Илье Муромцу те речи пришлись. Он сел на своего добра коня и подъехал к полчищам вражеским. Стал силу вражью конём топтать, копьём колоть, мечом рубить да бить шалыгой подорожною. Бьёт-поражает без устали. А конь богатырский под ним заговорил языком человеческим:

– Не побить тебе, Илья Муромец, силы вражеской. Есть у царя Калина могучие богатыри и поленицы [19]удалые, а в чистом поле вырыты подкопы глубокие. Как просядем мы в подкопы – из первого подкопа я выскочу и из другого подкопа повыскочу и тебя, Илья, вынесу, а из третьего подкопа я хоть выскочу, а тебя мне не вынести.

Те речи Илье не слюбилися. Поднял он плётку шелковую, стал бить коня по бедра́м, приговаривать:

– Ах ты, волчье мясо, травяной мешок! Я кормлю, пою тебя, обихаживаю, а ты хочешь меня погубить!