Джеймс Барри - Питер Пэн и Венди. Повесть-сказка

Все дети (кроме Питера Пэна, о котором ты скоро услышишь) в конце концов становятся взрослыми. Рано или поздно они узнают, что должны вырасти. Венди узнала об этом так. Когда ей было два года, играла она однажды в саду, сорвала цветок и подбежала к матери. Должно быть, она была очень мила в эту минуту, потому что миссис Дарлинг прижала руку к сердцу и воскликнула:

— Ах, если б ты осталась такой навсегда!

Больше они об этом не говорили, но с тех пор Венди уже твёрдо знала, что вырастет. Об этом всегда узнаёшь, как только тебе исполнится два года. Два — это начало конца.

Тебе, конечно, известно, что Дарлинги жили в доме номер четырнадцать, и до появления Венди главной в семье была мама, очаровательная женщина с романтическим воображением и прелестным насмешливым ртом. Романтическое воображение миссис Дарлинг походило на маленькие шкатулки, которые привозят из далёких восточных стран. Откроешь одну — а в ней другая, поменьше, а в той ещё одна, и так без конца! А в уголке её прелестного насмешливого рта прятался поцелуй, который Венди никак не удавалось поймать. Как она ни старалась, он всё ускользал от неё! Казалось бы, вот он, притаился в правом уголке рта, — а попробуй поймай!

Мистеру Дарлингу она досталась так: множество джентльменов, которые были юношами, когда она была девушкой, вдруг в один и тот же миг обнаружили, что любят её; они бросились со всех ног к её дому, чтобы предложить ей руку и сердце, но мистер Дарлинг крикнул извозчика, домчался туда первым и получил её в награду. Он получил всё — кроме самой последней шкатулочки и поцелуя, который прятался в уголке её рта. О шкатулочке он и не подозревал, а на поцелуй со временем махнул рукой. Венди считала, что получить этот поцелуй мог бы только Наполеон; ну а мне кажется, что и Наполеон ушёл бы ни с чем, в сердцах хлопнув дверью.

Мистер Дарлинг не раз хвастался Венди, что её мать не только любит, но и уважает его. Он был одним из тех глубокомысленных людей, что всё знают про акции и облигации. По-настоящему, конечно, о них никто ничего не знает, но он говорил о том, что акции поднялись или упали в цене, с таким видом, что ни одна женщина не могла бы отказать ему в уважении.

В день свадьбы миссис Дарлинг была вся в белом; поначалу она записывала все расходы с величайшей тщательностью и даже, казалось, находила в этом удовольствие, будто играла в какую-то весёлую игру; не было случая, чтобы она забыла хоть пучок петрушки; но мало-помалу она стала пропускать целые кочаны цветной капусты, а вместо них на страницах её расходной книги появились рисунки каких-то младенцев. Она рисовала их вместо того, чтобы заниматься подсчётами. То были догадки миссис Дарлинг.

Первой появилась Венди, потом Джон, а потом Майкл.

Недели две после появления Венди было неясно, смогут ли Дар-линги оставить её в семье — ведь прокормить лишний рот не так-то просто! Мистер Дарлинг безумно гордился Венди, но он был прежде всего человеком чести. И вот, присев на краешек кровати миссис Дарлинг и взяв её за руку, он занялся подсчётами, в то время как она смотрела на него с мольбой в глазах. Она готова была рискнуть, что бы их ни ожидало, но он был не таков. Он любил всё точно подсчитать с карандашом в руках, и если она своими предложениями сбивала его — что ж, он просто на-чинал все сначала!

— Пожалуйста, не прерывай меня, — просил он. — Значит, так: один фунт семнадцать шиллингов дома и два шиллинга шесть пенсов — на службе; я могу отказаться от кофе на службе — скажем, десять шиллингов домой, — получается два фунта девять шиллингов шесть пенсов, да у тебя восемнадцать шиллингов и три пенса, итого три фунта семь шиллингов девять пенсов; в банке у меня пять фунтов, итого восемь фунтов семь шиллингов — кто это там ходит? — восемь… семь… девять… — не мешай мне, милая, — да ещё фунт ты одолжила соседу — молчи, дорогая, — значит, ещё фунт… и, дорогая… — ну вот и всё! Как я сказал — девять фунтов семь шиллингов и девять пенсов? Да, так и есть, девять, семь и девять. Вопрос теперь в том, сможем ли мы прожить год на девять фунтов семь шиллингов и девять пенсов в неделю?

— Ну, конечно, сможем, Джордж! — восклицала она. Сказать по правде, она готова была на всё ради Венди. Но мистер Дарлинг твёрдо стоял на своём. Нет, он был просто великолепен!

— Не забывай про свинку! — предупреждал он её чуть ли не с угрозой в голосе.

И тут всё начиналось сначала.

— Свинка — один фунт… То есть это я только так пишу, на самом деле, конечно, будут все тридцать шиллингов! Не прерывай меня! Корь — один фунт и пять шиллингов, краснуха — полгинеи. Итого — два и пятнадцать с половиной, не маши руками! Коклюш — пятнадцать шиллингов… Так оно и шло, только результат каждый раз получался иной. Но в конце концов Венди всё-таки в семье оставили — свинку свели до двенадцати с половиной шиллингов, а корь и краснуху посчитали заодно.

Такое же волнение царило в доме и по поводу Джона, а Майклу пришлось и совсем туго; но оба были всё же приняты в семью, и вскоре всех троих можно было увидеть на улице: вместе с нянькой они чинно шли рядком в детский сад мисс Фулсом.

Миссис Дарлинг любила, чтобы в семье был порядок, а мистер Дарлинг хотел, чтобы у них всё было, как у людей, так что, конечно, у детей была нянька. Но так как Дарлинги были бедны (ведь дети выпивали столько молока!), в няньки они взяли ньюфаундленда, собаку по кличке Нэна, у которой не было хозяев до тех пор, пока её не наняли Дарлинги. Она была собакой строгих правил и всегда относилась к детям с большим вниманием; Дарлинги познакомились с нею в Кенсингтонских садах, где она проводила большую часть своего свободного времени, заглядывая в детские коляски. К немалой досаде нерадивых нянек, она бежала за ними до самого дома и жаловалась на них хозяйкам.

Нэна оказалась просто сокровищем. Как строга она была во время купания! А ночью мгновенно вскакивала, стоило кому-нибудь из детей подать голос. Разумеется, её конура стояла в детской. Она прямо каким-то чудом понимала, когда на кашель можно не обращать внимания, а когда нужно завязать горло шерстяным чулком.

Всем лекарствам до последнего дня своей жизни она предпочитала старинные средства, вроде ревеня, а когда при ней заводили разговор о микробах, она только презрительно фыркала. В детский сад она провожала их по всем правилам: пока они вели себя хорошо — степенно шла рядом, а стоило кому-либо отбежать в сторону — живо возвращала его на место.