Братья Бондаренко - Горицвет

Она думала об этом всю зиму. А однажды слышит — кричит кто-то:

— Весна! Весна!

Поглядела, а это — грачи. Прилетели откуда-то, рассаживаются по деревьям, горячие с дороги, шумные.

«Куда же они летали?» — подумала опять Елочка, а спросить у грачей не захотела. Решила сама догадаться.

Дни стали длиннее, теплее. Снега из лесу ушли, а цветы пришли. Грачи сидели в гнездах и деловито высиживали грачат. И только тут поняла Елочка, что грачи летали к солнцу за теплом для рощи.

И теперь осенью, когда становится холодно и грачи, сбиваясь в шумную стаю, улетают на юг, говорит Елочка:

— К солнышку грачи полетели, за теплом для нас. Они выпросят у него еще одну весну.

Елочка верит грачам, и они еще ни разу не подвели ее: всегда возвращаются от солнца с новой весной.

Проснулся у себя в гнездышке Говорунчик. Смотрит: звезды уже редеют, краешек неба выалел. А в лесу тихо. Дымок сизый между деревьями лежит. Спят все.

Высунулся Говорунчик из гнездышка и пропел: .

— Ви-чи-речи-ричи-чучи.

И опять спрятался. Сейчас проснутся две подружки Пеночки-веснички. Пусть думают, что это их заря будит.

И точно: проснулись Пеночки.

— Ой, — говорят, — надо вставать. Заря голос подает.

Сели рядышком и запели. Одна песенку еще не закончит, другая начинает. И льется песенка пеночек- весничек, не кончается.

И другие птицы проснулись. Лес песнями наполнился. Слушает их у себя в гнездышке Говорунчик и. посмеивает9я: все теперь думают, что их заря разбудила, а это он песенку пропел, они и проснулись.

Высунулся из гнездышка, прощебетал:

— Ви-чи-речи-ричи-чучи.

И опять спрятался. Сидит, посмеивается: все теперь думают, что это им заря подпевает. А это он, Говорунчик, из своего гнездышка голос, подает.

Стояли в пустыне молодые саксаулы. А в пустыне, известно что — жара, духота и пить хочется. Было у саксаулов в запасе по глотку воды. И говорил им старый Саксаул:

— Погодите, не пейте. Ох, как еще вода вам эта

пригодится. На небе-то вон ни облачка.

А небо и правда ясным было» солнечным. И говорили молодые саксаулы:

— Хоть бы тучка появилась какая.

И появилась тучка. Пришла и закрыла солнышко. И закричали молодые саксаулы:

— Что ж, теперь молено и выпить свои запасы.

А старый Саксаул говорил им:

— Погодите, успеете еще выпить. Ох, как еще вода вам эта пригодиться может. В пустыне ведь не каждая туча дождь дает.

Но закричали тут молодые саксаулы:

— Дождь идет. Смотрите: из тучи падает дождь, и поскорее выпили остатки своей воды.

А дождь и верно летел из-тучи, да не падал: до того, жарко в пустыне было, что он в воздухе высыхал.

Сухой это был дождь.

— У нас и такое бывает, — говорил старый Саксаул, а молодые молчали. Поторопились они выпить свою последнюю воду и теперь умирали от жажды. Но — не все. Некоторые выдержали, уберегли свою воду и теперь расходовали ее по капле.

Радовался им. старый Саксаул и говорил:

— Здесь — пустыня. Здесь выживают только стойкие.

На лугу в цветах лежал Зайчонок. Он только что родился, но уже был сиротой. Отца своего он совсем не знал, родился без него, — а теперь его оставила и мать.

— Нам нёльзя быть вместе, — сказала она. — Ты маленький, спрячешься в траве, и никто тебя не найдет. А если я буду рядом, меня увидят и тебя найдут. Живи один.

— А что же я есть буду? — спросил Зайчонок. Зайчиха последний раз накормила его своим молоком и сказала:

— Пока ты сыт, а проголодаешься, чья-нибудь мать покормит. У нас так: кто увидит, тот и кормит, а вместе мы не живем.

Сказала и упрыгала прочь, и Зайчонок остался один. Лежал он среди цветов и думал: «Не успел родиться и уже сирота, а сироту всякий обидеть может. Надо быть начеку».

Лежит он и слышит — идет кто-то: шуршит трава под чьими-то шагами.

Приподнял голову Зайчонок и видит: трава колышется, а никого не видно. Озорничает что ли кто?

— Кто здесь? — спросил Зайчонок, но никто не отозвался. А тревога в сердце тук-тук.

Ближе колышется трава, ближе. И робость тут напала на Зайчонка: видит, идет к нему кто-то, пригибается трава под чьими-то шагами, а кто это — не видать. Невидимый кто-то.

Вот беда-то! Подойдет, обидит и даже не узнаешь кто.

Вскочил тут Зайчонок и побежал к речке. Спрятался под куст бузины. Сидит, ребрышками подрагивает, думает: «Здесь понадежнее будет... Только зачем он шел ко мне? Я смирный, зачем обижать меня?»

Думает он так и слышит: и сюда к нему идет кто- то. Высунул голову из-за куста, смотрит: точно, идет кто-то по лугу к речке, колышется трава под чьими-то шагами, а кто это — не видать, опять невидимый кто- то.

Вскочил Зайчонок и ну бежать вдоль речки. И откуда в таком маленьком прыть взялась, видать, родился с нею. Далеко забежал, почти к самой Лысой горе. Забился в куст таловый. Только улегся, слышит — и сюда идет кто-то.

Посмотрел из куста — точно, ходит кто-то рядом, ветки у кустов колышет, на листья дует, и они покачиваются. «Ой, — думает Зайчонок, — кто же это?.. Эх, и что я медведем не родился. Встал бы сейчас во весь рост...»

А сам уж от страха и с места тронуться не может. Притаился и лежит, почти не дышит. Чувствует: подошел кто-то, пушок на спинке вздул, за уши трогает. Глядит зайчонок — и никого не видит, а рядом кто-то есть, дышит кто-то.

— Кто же это? — шепчет Зайчонок и туго-натуго зажмуривает глаза: может, с закрытыми глазами не обидят.

Полдня просидел Жулан у норки Ящерицы, все караулил ее. И выследил все-таки. Только высунулась Ящерица, а Жулан — порх с ветки — и поймал ее за спинку, ящерица дерг-дерг, а он ее не пускает.

— Попалась! — кричит. — То-то. Я уж такой, я обязательно выслежу, обязательно поймаю. Ну, чего ты вихляешься, чего дергаешься. Думаешь, вырвешься? Как бы не так.

А Ящерица все дергалась, все вырывалась. Но крепко держал Жулан ее за спинку, приговаривал:

Ну до чего же ты глупая, Ящерица. Неужели ты думаешь, что я затем тебя ловил, чтобы отпустить теперь? Ну что ты водишь меня из стороны в сторону? Вот я сейчас наступлю тебе одной ногой на хвост, другой на голову и успокоишься.

С этими словами Жулан придавил к земле хвост Ящерицы левой ногой, а правую поднял, чтобы наступить ей на голову, но смотрит, а наступать-то ему не на что: нет Ящерицы.

— Э-э-э, где же ты, Ящерица? — заэкал Жулан. — Где твоя голова?.. Э-ээ-это что же, выходит, я не с тобой, а с твоим хвостом сражался?

И так ему стыдно стало, что Ящерица его перехитрила: оставила ему свой хвост, а сама убежала. И он поднялся и, прячась ото всех, улетел домой.

Жулан улетел, а хвост Ящерицы еще долго лежал на траве и подергивался, все еще как будто старался у кого-то вырваться. Глядела, на него Ящерица из норы своей и говорила: