Юрий Фадеев - Записки «русского азиата». Русские в Туркестане и в постсоветской России [Издание второе, измененное, добавленное]

Успешно сдав вступительные экзамены, я поехал в совхоз попрощаться. Что касается друзей - подружек, то всё было как в известном хите со словами:

Конечно, было кому вспомнить меня, да и я не забываю ни кого и то замечательное время. Вскоре мои родственники переехали во Фрунзе - столицу Киргизии и мне, к сожалению, побывать в совхозе «Оргочор» больше так и не довелось. Последняя информация об «Оргчоре» - лето 2014 года. Там побывал мой двоюродный брат Михаил с сыном Иваном. Население и посёлок выросли в несколько раз, но нет там ни одного русского человека, и ничто уже не напоминает о нашем былом присутствии – обидно!

Вернулся в Алма-Ату. Вместо учёбы нас отправили на сельхозработы в Северный Казахстан. Для этого был сформирован специальный студенческий эшелон. В пути, вечером, мы отметили свое приобщение к студенческому братству. Пили кубинский ром популярный в то время. Утром, придя в себя, я тщетно пытался найти источник запаха керосина, пока более опытные ребята объяснили мне, что это моя индивидуальная реакция на ром вчерашнего застолья.

Наша группа сокурсников - человек двадцать пять, попала в Булаевский район Петропавловской области, почти у границы с Тюменской областью, в небольшую русскую деревню - одно из отделений колхоза или совхоза. Вокруг березовые леса. Жили мы в нескольких вагончиках. Работали на уборке зерновых — кто помощником комбайнера, а кто на зерновом току.

В деревне жил простой и доброжелательный народ. Они подкармливали нас солёными груздями, мёдом, сметаной, однако нравы были еще те - патриархальные. Когда наша Нина Пушкина яркая, с копной золотистых волос, проходила по деревенской улице в брючном костюме — бабульки плевали ей в след, а женщины неодобрительно шушукались. При этом местная трактористка прицепного комбайна — женщина средних лет, серьезная и обстоятельная, жаловалась на то, что в платье ей работать неудобно и даже опасно. По её словам, однажды подол широкой юбки попал в коленчатый вал и трактористка, только чудом не пострадала, оставшись в одних панталонах. «Но если я надену рабочий комбинезон, вся деревня меня осудит!» — добавила она.

Вскоре мы вернулись в Алма-Ату. Вначале, я жил в общежитии на Коперника (адрес общаги) с печным отоплением в комнате на шесть человек. Здесь, и на всю оставшуюся жизнь, я приобрел друга — Леню Кротова, доброго и светлой души человека. После завершения учебы Лёня был оставлен на кафедре «Теоретические основы электротехники», где проработал преподавателем до 75 лет.

Через год нас всех перевели в другое, не менее старое двухэтажное деревянное общежитие на территории Центрального парка культуры и отдыха им. Горького. До революции, здесь располагалась лесная школа. Парк был огромен и красив! Жить в таком необычном месте было интересно. Заниматься можно было даже на природе. Помню, как два негра, а их не часто можно было тогда встретить - взяли напрокат лодку. Сидя на берегу озера, я стал наблюдать за ними. Они сели в лодку, отчалили, а затем недоуменно стали обсуждать: зачем им дали два весла? В конечном итоге «лишнее» - за ненадобностью положили на дно лодки, а тот, что сидел на корме, стал привычно управляться одним веслом. Было забавно!

Много воспоминаний связано с нашим общежитием. Приведу одно из них. Вечер. В комнате тишина. Сидя на кроватях и обложившись учебниками, все корпят над курсовыми работами. И вдруг, в этой тишине прозвучало: «Эх, сейчас бы вареников с картошкой, замурзанных в сметане!». Я поднял голову. Витя Холодный сидел с отрешенным видом, и было видно, что всеми мыслями он был дома, в Семиречье, в родном Урджаре. Произнёс он эту фразу так, как это было принято у них.

Моя вузовская жизнь, в особенности на первых курсах, была нелегкой. Как и многие я учиться на стипендию. Приходилось подрабатывать на железной дороге разгрузкой саксаула из вагонов. Вечером, на электрической плитке, мы сами готовили ужин - так было экономней. Часто наш завтрак состоял из ломтя черного хлеба со сливочным маргарином и чая с сахаром. Больше года после окончания института я испытывал стойкую аллергию к чаю, а наличие маргарина в сливочном масле безошибочно определяю до сих пор.

Запомнился случай на алма-атинском базаре. Мы с Ермеком Мировым отправились на базар за продуктами. В конце буднего дня выбор был небольшой. Мой приятель подошел к мордастой тетке, и жалобным голосом обратился к ней:

- Тетенька, мы студенты, продайте нам картошку подешевле! - тетка нашлась быстро:

- Студенты! А потом начальниками станете! Не буду я вам продавать дешевле!

С другим однокурсником – Амантаем Шишингарином у меня связан другой памятный случай. На производственной практике в Кокчетавской области Казахстана в 1963 году мы набрали в библиотеке всяких книг. Я обратил внимание на то, что Амантай по вечерам сосредоточенно углубляется в одну из них. Поинтересовался, что он читает - оказалось сборник стихов Фета. Я был шокирован! Молодой казах из глубинки и увлечен Фетом!

К своему стыду слышать - то о поэте я слышал, но вот чтобы читать его стихи… Во мне заговорило любопытство, а возможно, и ущемленное самолюбие. Я тоже ознакомился с этим томиком Фета и с того времени осталось в памяти его четверостишие:

Как знать, возможно, этот эпизод сыграл не последнюю роль в том, что я — инженер, технарь — спустя сорок пять лет издам свой сборник стихов.

Амантай как-то рассказал, что его отца зовут Кенжитаем, а деда — Шишингары. С тех пор в шутку я часто здоровался с ним так: «Приветствую тебя, Амантай - сын Кенжитая, внук Шишингары!». В ответ этот сдержанный и немногословный парень доброжелательно улыбался.

Казахов и русских на нашем факультете было приблизительно поровну. Не помню ни одного конфликта на национальной почве. Комнаты в общежитии были на пять-шесть человек, жили мы, как правило, вперемешку, и теплые чувства ко многим студенческим друзьям-казахам сохранились на всю жизнь. Со мной в комнате жили отличные ребята казахи: Сыдихов Шапих, Миров Ермек, Сагинтаев Нуралы. В доброй памяти сокурсники: Набиев Жуагашты, Утарбаев Жетыбай, Бисенов, Бисенгалиев, Исламбакиев, Кожин, Кудасов и другие. В памяти наши девочки, а их на курсе из семидесяти студентов было четверо: Галя Кердод, Лариса Шабанова, Вера Тараева, Света Илюшина.

Своей неординарностью отличались городские ребята: Виктор Маценко, Николай Горшков, Анатолий Сухотерин, Мишка-татарин как мы его звали (фамилии не помню).

Помню Наташу – студентку геологического факультета Горного института, с которой я дружил и которую называл «геологиня». Судьба развела нас, но добрая память о чистой дружбе с этой милой девушкой осталась навсегда. Как - то, по моей просьбе, она на листочке записал слова «Шотландской застольной» Баха. С тех пор, в том числе и как память о ней, я с удовольствием слушаю это музыкальное произведение в лучшем, на мой взгляд, исполнении - русского баса Максима Дормидонтовича Михайлова.