Валентина Осеева - Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. (выборочно)

«Эк ему все удается!» — думает Андрейка, с завистью поглядывая на брата. А брат, посвистывая, ловко перебрасывал с руки на руку дощечку, крепко упирал ее одним концом в станок и легко проводил по ней рубанком, отбрасывал стружки. Один раз он дал братишке рубанок. Андрейка покраснел от удовольствия и, чтобы не осрамиться перед братом, изо всех Своих силенок врезал рубанок в доску.

— Заехал сгоряча, — спокойно сказал Антон. — Полегонечку надо — это не дрова рубить!

Андрейка попробовал еще. Стружка у него завилась тоненькая, как мышиный хвостик.

— Не могу, — сказал он со вздохом.

— Пробуй, пробуй! — закричал Антон. — «Не могу» — такого слова нет, такого слова даже грудной ребенок не скажет!

— А какое слово грудной ребенок скажет? — спросила мать.

Андрейка хмыкнул от удовольствия и лукаво посмотрел на брата.

— Какое слово? — переспросил Антон, поглаживая рукой доску. — Очень простое: «Агу. Вырасту — смогу».

Мать засмеялась. Вдруг калитка громко хлопнула.

По дорожке бежали товарищи Антона — Сергей и Борис. За ними, прихрамывая, торопился сын соседа Алексей. Все трое, размахивая руками, кричали:

— Включи радио, Антон!

Антон бросил на станок рубанок и побежал на террасу. Мать поспешно вытерла мокрые руки, поправила платок и присела на кончик стула. Андрейка первый вскарабкался на табуретку и включил радио.

«Граждане и гражданки Советского Союза…»

Андрейка затаил дыхание и переводил глаза с брата на мать, с матери на товарищей Антона. Все слушали молча, не шевелясь. Но на всех лицах Андрейка вдруг увидел какое-то одинаково суровое, незнакомое ему выражение. Антон стоял выпрямившись, как будто принимал боевой приказ.

Через два дня Антон уехал. Вечером перед отъездом он долго сидел с матерью на крылечке. Андрейка боком жался к нему. Брат тихонько гладил кудрявый чубик Андрейкиных волос и говорил:

— Было у матери два сына. Один с врагами дрался, а другой дома работал…

— Андрейка? — спрашивал братишка.

— Он, — серьезно отвечал Антон. — Бывало, ляжет спать пораньше, наберется за ночь сил, подрастет маленько, а утром вскочит, щепок наколет, воды принесет, в лавку сбегает, чай сварит…

Не шутил Антон. И у матери лицо было спокойное, строгое. Андрейка тихонько заложил четыре пальца и пересчитал:

— Щепок наколет, воды принесет, в лавку сбегает, чай сварит…

— …и всякие дела за Антона справит, — досказал старший брат.

Андрейка заложил пятый палец.

— Справлю, — деловито сказал он.

И правда, на другой день Андрейка поднялся рано. В кухне стояли пустые ведра. Пока мать придет с работы, нужно все дела переделать. Как, бывало, Антон. У того все быстро. Он большие ведра с водой сразу по два приносил. Андрейке так не осилить: он берет в кухне большой чайник. Можно несколько раз сходить. И Андрейка ходит. Он несет чайник в оттопыренной руке, чтобы вода не проливалась на голые коленки, потом перекладывает его в другую руку, потом тащит обеими руками, крепко прижимая к животу. Живот у него весь мокрый, трусики прилипли к телу. Но ведра наполняются. Андрейка идет в сарай. Посвистывая, как Антон, он размахивает маленьким топориком. Сухие щепки колются легко. Андрейка собирает их в кучу и задумывается. Потом, отложив два пальца на руке, вспоминает: в лавку за хлебом надо сходить! На заборе, свесившись вниз головами, ребята давно кричат Андрейке:

— Пошли на речку купаться!

— Не… — мотает головой Андрейка, — я после…

— Да пойдем: вода сейчас теплая, горячая…

— «Пойдем, пойдем»! — передразнивает их Андрейка. — Вам бы только бегать без толку! Антон на фронте… Кто матери помогать будет?

— А у меня отец пошел, одна бабка дома, — озабоченно говорит Генька. Он потихоньку отходит от забора и кричит Андрейке: — Слышь! Не уходи без меня! Я сейчас!

Ребята давно ушли. Андрейка сидит на крылечке и ждет товарища. «Видно, дело нашлось… — думает он. — Бабка у них старая, еще старее нашей матери».

Но стриженая голова Геньки уже торчит из кустов.

— Пошли!

Они пошли вдоль Андрейкиного забора, и вдруг Андрейка остановился — он увидел большую дыру. Это Антон не успел прибить новые доски. Они лежат на траве, чисто выструганные. И гвозди в коробке стоят под станком.

— Кто же вам теперь забьет-то? — спрашивает Генька.

Андрейка молча перелезает через забор и бежит в дом. Генька со вздохом присаживается на траву. Андрейка возвращается с молотком и поднимает с земли тонкую дощечку.

— Держи, чтоб ровно было! Можешь? — спрашивает он товарища.

— Могу! — говорит Генька, деловито примеривая доску.

— Держи, а я буду гвозди вбивать.

Генька долго прилаживает доску. Гвозди выскакивают из рук Андрейки, и молоток часто бьет невпопад. Но Генька терпеливо ждет, изо всех сил налегая на доску.

— Эх, вода хорошая сейчас! Слышь, ребята плещутся? — говорит он, поглядывая на солнце.

— Выкупаться успеем, — отвечает Андрейка. — А вот если у матери два сына и один воюет, так другой дома должен работать!

Под вечер Андрейка стоит на зеленом пригорке. Мокрые волосы его блестят. Прикрыв ладонью глаза, он смотрит на дорогу и, завидев мать, окликает ее:

— Ау, мама!

И кажется Андрейке, что голос у него стал совсем как у Антона, а сам он такой же крепкий, сильный и высокий, как старший брат, и от этого на маленьком подвижном лице его впервые появляется выражение готовности к подвигу.

Андрейка стоит посреди комнаты и таращит в темноту сонные глаза. Мать молча сует ему какой-то узелок, торопливо гладит по голове и, крепко схватив за руку, тащит в темные сени. Над домом что-то тяжело ухает; посуда жалобно звенит на полках; тянущий за душу вой, прерываемый диким кошачьим мяуканьем, несется из темноты. Андрейке страшно. Он цепляется за дверь.

— Не бойся… Не бойся… В убежище пойдем. Там все люди сейчас, там и Генечка с бабушкой…

Мелкий озноб охватывает Андрейку во дворе. Мать обнимает его одной рукой, и они бегут по темной улице, так крепко прижавшись друг к другу, что босые ноги Андрейки, наскоро обутые в башмаки, попадают под ноги матери. Страшное незнакомое небо разверзается над их головами: крест-накрест перетянутое широкими белыми лентами, оно все время двигается и в глубине его то далеко, то совсем близко слышно грозное гудение моторов… Иногда тонкие зажженные свечи низко свисают над землей, и вслед за ними в ушах у Андрейки что-то с грохотом лопается. Он цепляется за колени матери, и они оба падают на землю…

— Ничего, сынок… Ничего, миленький… Это Антон фашистов бьет.

Андрейка чувствует, как у матери дрожат руки, но имя Антона сразу воскрешает перед ним высокую, крепкую фигуру брата: на его широких плечах зеленая гимнастерка, а в руке настоящая винтовка…