Коллектив авторов - Урал — земля золотая

Утром дождь перестал, и мы пошли узнать, что беспокоит собак. Оказывается, недалеко от избы залег в яме медведь. Собаки наши кидались к яме, яростно лаяли.

— Давай турнем его из берлоги, — предложил Виктор.

— А ты не струсишь?

— Нет.

Он притащил сухой стяг и стал «шуровать» зверя в берлоге. Я стоял с ружьем наготове. Первое время медведь молчал, потом заревел и, выскочив из берлоги, пошел на меня.

Я выстрелил, но от страха прицелился плохо и попал зверю в лапу. Медведь шел на меня. В это время выстрелил Виктор, но тоже промахнулся. Медведь кинулся к Виктору.

У меня заело патрон, и пока я возился с ним, зверь добежал до Виктора и ударил его лапой по плечу. Виктор упал. Хорошо, что внимание медведя отвлекли собаки, вцепившись ему в зад. Зверь заревел и встал на задние лапы.

Тут я вскинул ружье и прицелился медведю в грудь. Он упал на собак и сразу стих.

Я перевязал рану товарища своей рубахой, забросал медведя хворостом и повел Виктора домой.

Через неделю мы снова уходили с ним в тайгу, но уже таких встреч с хозяином леса у нас больше не было.

Сходить в сосновый бор, что лежит по ту сторону реки, — было нашей давнишней мечтой. До сих пор мы ставили петли на зайцев только по руслу и берегам речки Сухой.

Каждый день, как мы поднимались в гору, на высмотр петлей, мы с каким-то волнением глядели за реку, где за Тунбяшинскими полями, за селом, за узорными делянками колхоза синей стеной виднелся сосновый бор. Но, дойдя до Крутых Склонов, мы скатывались вниз, в кусты, отыскивали новые торные заячьи тропы, смотрели силки, и сосновый бор забывался.

Однажды, возвращаясь домой, братишка Ваня сказал:

— Чего мы боимся? Сделаем самодельное ружье и сходим и бор.

Через неделю ружье было готово. Делали мы его тайно, чтобы родители не догадались. Ваня достал у своих приятелей по школе старых патронов, пороха, нарезали пуль.

И вот, наконец, мы двинулись в таинственный бор.

Лыжи легко скользили по снегу. До бора дошли быстро. Он показался нам страшным, не то что наши заячьи кусты! В нем ничего нельзя было рассмотреть — так густо зарос он деревьями. Пугала и тишина.

Мы долго ходили по заячьим слежкам, не отходя друг от друга ни на шаг. На одном крутом спуске в лог брат сильно ударился коленом о ствол дерева и не смог дальше итти. Я остановился около него. Впереди виднелась маленькая полянка.

— Ну как, отошла? — спрашиваю я его.

— Ноет здорово, погоди еще немножко.

— Дай ружье, я понесу его.

— Отстань, Васька, сейчас двинемся.

Я знал, спорить с ним бесполезно, он упрям, как и я.

На полянку выскочил заяц.

— Ваня, — зашептал я, — смотри, какой здоровенный русак выпер, прямо с овечку.

— Сейчас пальну, — также шопотом отозвался он.

— Нет, дай я пальну, а у тебя колено ноет, смажешь.

— Ноет, ноет. Отстань, говорю. Я сам.

Он приложил самопал к сосне и стал целиться. Вдруг серый большой ком молнией свалился на зайца. Раздался писк, рычанье, фырканье, кровавые брызги полетели во все стороны: кошка громадных размеров, придавив жертву к снегу, пила из нее кровь.

— Стреляй! Рысь! — крикнул я брату.

Раздался выстрел, пуля подняла облачко снега возле зверя. Рысь одним прыжком исчезла в лесу.

— Говорил, нога у тебя ноет, — вот и смазал.

Мы подошли к месту схватки. От русака валил пар, снег окрасился кровью. Шкура на зайце оказалась почти не испорченной, сломана была нога, и вырвано горло.

— Возьмем? — предложил я.

— Нет, зароем в снег, а завтра сюда капкан притащим.

Отправились по следам кошки.

Скоро ветка хрустнула, невдалеке от нас, и с дерева сорвался ком снега. Я рассмотрел невысоко над землей голову рыси: уши плотно прижаты, глаза сверкают.

— Видишь?

— Где она?

— Дай ружье, теперь моя очередь.

Расстояние до зверя — метров пятнадцать. Я приложил самострел к дереву и долго целился. Рысь на дереве беспокойно щурилась, глядя мне в глаза.

— Стреляй, а то хвост покажет, — торопил Ваня.

— А я, как Мюнхаузен, пришью ее хвост к дереву…

— Стреляй, тебе говорят!

Выстрел оглушил меня. Когда дым рассеялся, я не увидел зверя.

— И у тебя колено ныло?

— Долго целился, а то бы прямо в лоб между глаз угадал, — стараясь не выдать досаду на самого себя, ответил я.

Погоня за хитрой кошкой продолжалась.

— Хватит, Василий, — предостерегал братишка. — Она нас заведет подальше да и сожрет.

— Ну, уж и струсил. А ружье у нас зачем?

— Патронов мало остается.

— Не будем косачей да русаков бить, — храбрился я.

Второй раз мы увидели рысь, прижавшуюся на сухом суку, метрах в десяти от нас.

— Дай теперь я, — загорячился Иван.

Он снял лыжу, воткнул ее в спет, сел и положил ствол ружья на пятку лыжи. Не успел он прицелиться, как кошка мгновение метнулась куда-то и снова исчезла. Я отбежал от брата на несколько метров, силясь снова увидеть рысь.

Вдруг сверху упала на меня сначала кухта, а потом серая корочка коры. Я взглянул вверх и обомлел: прямо надо мной сидела рысь, сверля меня насквозь своими злыми зеленоватыми глазами.

Я хочу крикнуть, но не могу — голос отнялся. Только левая рука быстро нащупала за поясом тяжелый охотничий нож и поднялась с этим оружием вверх для защиты.

Рысь прыгнула на меня, громко зарычала, и я полетел в снег от удара в грудь. Боязнь смерти заставила меня быть быстрым и сильным. Вскочив на ноги, я ударил зверя ножом в шею. Рысь рванулась в сторону и от сильного рывка вырвала нож из моей руки: он торчал у нее в загривке. Одну секунду кошка помедлила, прилегла на снег и, бросившись на меня, снова сбила сильным ударом. Я закрыл лицо руками, пытался подняться, но не мог и, почувствовал острую боль в плече.

Видимо, я потерял сознание.

Очнулся тут же на снегу. Ванюшка со слезами на глазах вытирал рукавицей кровь с моего лица и бинтовал голову своим шарфом. Тут только я почувствовал, что у меня сильная боль в правой стороне головы.

Оказывается, когда я боролся с рысью, Ваня долго не решался выстрелить, боясь убить меня. Потом, когда он увидел, как рысь впилась в мою грудь, он запалил самострел. Грянул выстрел: пуля пробила зверю заднюю ногу, распорола живот, раздробила обе челюсти, и тогда уже, ослабшая, она слегка ранила меня в голову.