Вениамин Каверин - Сказочные повести. Выпуск седьмой

Далеко на востоке, чуть левее того места, где восходит солнце, лежала когда-то Страна Семи городов. Она лежала там, где земля понемногу перестаёт быть плоской и начинает закругляться, где синее море сходится с жёлтым берегом, а чёрные горы, опускаясь, становятся зелёными полями.

В этой стране было всего семь городов, но зато жили в них люди, которые знали, что почём, и к любой работе могли приложить руки: кузнецы, каменщики, плотники, ткачи, маляры, корабельщики и парикмахеры. Да, да, парикмахеры, — ведь даже в сказочной стране кто-то должен стричь людям волосы и брить бороды.

В тот день, с которого начинается наш рассказ, город корабельщиков гудел, как мельница, под крышу которой врывается свежий ветер. По прямым, как корабельные реи, улицам и запутанным, как корабельные верёвки, переулочкам люди стекались к порту. Порт… Это там дымят с самого раннего утра тонкие трубы паровых судов и торчат, покачиваясь, как пики, поднятые к небу мачты парусников. Вода там ходит взад-вперёд между причалами, а пучеглазые рыбы выскакивают из воды посмотреть, где сидят рыбаки с удочками.

Могучие кузнецы, плотники со светлыми полосками клея на ладонях, загорелые крестьяне из деревень, парикмахеры в белых халатах, наброшенных прямо на голое тело, — все собрались на портовой площади, чтобы не пропустить удивительное, необычайное зрелище, какого ещё никогда не видел город. Они стояли бок о бок, теснясь, переругиваясь, пихаясь локтями, щёлкая калёные орехи и семечки, горланя песни, наступая на ноги и вскрикивая от боли и нетерпения. Тысячи глаз были устремлены туда, где высоко над толпой на помосте стояло невиданное сооружение. Это был корабль — острогрудый, с блестящими выпяченными бортами, с гордо поднятым носом и изукрашенной кормой. Из короткой дымовой трубы, которая блестела, как грудь морской птицы, поднимался лёгкий дымок, начищенная до блеска паровая машина слепила глаза, флаг на мачте трещал.

Но самыми удивительными у корабля были не мачта, не флаг, не рулевое колесо с точёными рукоятками, самыми удивительными у корабля были — крылья. Ещё какие крылья! Они были приделаны по бокам, подняты, как у чайки, и выгнуты, словно половинки хорошего лука. Сделанные из тонкого дерева, они были так легки, что сквозь них просвечивало солнце. При каждом движении ветра крылья покачивались и скрипели.

А между тем народ всё прибывал, скоро на площади стало некуда упасть шляпе. Мастера, их жёны, ученики и подмастерья болтали, свистели на забежавших на площадь собак, сосали кубики жжёного сахара, а принесённые женщинами на руках крошечные розовые младенцы плакали.

— Внимание! Внимание! — закричали наконец в разных концах площади, и все увидели, что на помосте появился коренастый бородатый моряк в серой, примятой ветром фуражке. Это был старший корабельщик Глеб Смола.

— Начнём! — сказал Глеб, который был не очень-то большой мастак произносить речи.

Два человека, которые поднялись на помост следом за ним, забрались на корабль. Один из них, высокий и широкоплечий, занял место у паровой машины, а второй, низенький и тонкий, стал у рулевого колеса.

Всё замерло. Замолчали мастера, их ученики, жёны и подмастерья. Перестали плакать дети, жаворонок, залетевший в город с полей, остановился в воздухе, едва шевеля крыльями, а похожее на кита синее дождевое облако, отстав от ветра, тоже повисло над городом без движения.

Высокий моряк повернул у машины кран, зашипел пар, завертелись сцепленные между собой колёса, огромные крылья дрогнули и поползли — сначала вверх, потом вниз. Вверх-вниз, вверх-вниз. Толпа, вся как один человек, охнула.

«Чччук, ччук, ччук!» — всё быстрее стучала машина. Крылья с тоскливым скрипом взлетали и падали, корабль раскачивался из стороны в сторону, но… и не думал отрываться от помоста.

Толпа сперва молчала, потом какой-то мальчишка тоненько рассмеялся. И тогда словно прорвало плотину — смех хлынул на площадь. Хохотали, утирая слёзы, заливисто и тонко визжали, кашляли и отхаркивались. Толпа бурлила, сотрясалась, раскачивалась. Тот же мальчишка сунул два пальца в рот и заливисто свистнул — испуганные голуби, как брызги, взлетели над крышами. Стыд и позор!

Люди разошлись не сразу. Долго ещё бродили они по площади, подходили к помосту, обсуждая неудачу, и, только когда облако, похожее на кита, уронило на них несколько капель, толпа начала таять.

Скоро около корабля остались всего три человека — Глеб Смола и два незадачливых воздухоплавателя.

— Ну что, — сказал Глеб Смола, — я ведь предупреждал вас.

Строители корабля переглянулись.

— И всё-таки мы полетим, — сказал низенький. — Не сейчас — так в следующий раз.

Высокий кивнул.

— Ну-ну, — сказал старший корабельщик и вперевалку, не торопясь, пошёл прочь.

Впрочем, у него было доброе сердце, и если бы он против обыкновения сказал ещё несколько слов, друзья услышали бы от него, что он верит в них.

Но он ничего не сказал, и они снова полезли на корабль: нужно было разбирать машину и отделять от бортов крылья.

Этих двух упрямцев и неудачников звали: низенького — мастер Буртик, а высокого — мастер Гак.

А в небе, над остроконечными крышами портовых домов, по-прежнему висел, трепеща крыльями, жаворонок. Ему с высоты хорошо были видны и густые клубы дыма над городом кузнецов, и похожий на муравейник город каменщиков, и сверкающий красками город маляров, и все остальные города, и зелёные квадраты полей — всё, что не смогли увидеть сегодня два мастера.

Гак и Буртик были друзьями.

Они строили корабли: грузовые пароходы и лёгкие парусники, быстрые катера и неторопливые баржи. Отличные суда, какие могут строить только мастера на все руки.

Дом, в котором они жили, стоял на краю города, у самого берега моря.