Юрий Климонов - Рысью вперёд!

— Ваша светлость! Я только на пару минут, мужа проведать.

— Муж твой никуда не убежит. Иль соскучилась по нём?

— Немного… заодно разузнаю у подъесаула о вражеском лазутчике.

— Хитра! Ох, и хитра ты! Глядите на неё — как тень-то под плетень навела! Ну, что с тобой делать… ступай, только недалеко и недолго.

— Благодарствую, ваша светлость! — Лена пулей вылетела из избы.

Минут через десять она вернулась обратно. Заботливо обстучав грязь с сапожек, он вошла в горницу, где её ждала тарелка ароматного супа.

— Пока хорунжий обедает, не будем его отвлекать, — подмигнул девушкам великий князь.

— Ваша светлость, вы меня прямо в краску вгоняете, — проговорила с набитым ртом Полуянова.

— Чем же, позвольте поинтересоваться? — он картинно поднял брови.

— Не вы обо мне, а я о вас должна заботиться.

— Ты пока кушай, потом доложишь, а мы с барышнями тут поговорим по душам.

— Как вам будет угодно, ваша светлость, — ответила ему Оля, — нам дозволено общаться на любые темы, кроме дат смерти или исходов исторических событий, кои произойти должны.

— Разумно ваше начальство решило. Хорошо, не буду вас смущать нарушением оного приказа, спрошу лишь помнят ли потомки наш боевой путь в этой кампании?

— Ещё как, ваша светлость! Из века в век помнят, гордятся и даже сказания и стихи сложили.

— Вот как? Интрига, однако. Лестно было бы послушать хоть одно произведение.

— Извольте.

— Даже так? — поднял брови Кутузов.

Оля читала вдохновенно, с расстановкой. Когда она закончила, Кутузов стоял, опустивши голову вниз. На его скулах то появлялись, то пропадали желваки.

— Какой слог, как душу-то вынул… — почти шёпотом сказал он, боясь выдать свои мужские слёзы. — Кто ж написал сие?

— Михаил Юрьевич Лермонтов, в одна тысяча восемьсот тридцать седьмом году, ваша светлость. Другой писатель — Лев Николаевич Толстой, напишет величайший роман «Война и Мир», кой будет признан во всём мире, почитаем и уважаем.

— Бог мой, голубушка… как же это трогательно и в то же время торжественно — осознавать, что подвиг русского народа, его армии не предан забвению у потомков. Что наши деяния не канули в вечность, а блюдутся и почитаются в веках. Давно я не испытывал такой гордости… а что там зять мой говорил о грядущем, об испытаниях, выпавших на долю России?

— Будут они, ваша светлость, грозные и не очень. Как писал другой великий русский поэт — Николай Алексеевич Некрасов:

— И что, таковы дороги тоже появятся?

— И они, небесные машины и изрядно чего ещё будет.

— Занятно. Эх, своим бы глазком глянуть на новшества сии… а вас бы, голубушка, в проводники.

— Благодарю за доверие, но проводник из меня никудышный.

— Отнюдь! Ваша образованность изрядна! Иные наши мамзели и буквицу-то абы как освоили. Ошибок совершают множество, письма решив писать. При дворе вы были бы в фаворитках у её императорского величества.

— У её или его величества? [33] Ольга намекает на то, что отношения Александра I с супругой были весьма прохладными. В течение 15 лет он практически открыто состоял в любовной связи с Марией Нарышкиной (в девичестве Четвертинской). — усмехнулась Ольга.

— Вам даже сие ведомо?

— Из истории государства российского. Да и замужем я, а мужа люблю. Мы поженились на другой войне, во время выполнения задания. Да и остальные: Валя и Лена — тоже. Что мы за мужей, что они за нас — жизнь отдадим не глядя.

— Бог мой! Вы так молоды, а рассуждаете словами зрелой дамы. К супругам чувства ваши похвальны. Да и где, как не на войне можно узнать человека? Но что-то мы не той дорогой пошли, — улыбнулся Михаил Илларионович и повернулся к Полуяновой. — Ну-с, подхорунжий, докладывайте последние сведенья!

— Ваша светлость! По донесению подъесаула Бабенко, против нас действуют шестеро, нет, теперь уже пятеро лазутчиков. Завтра утром вы будете обозревать сражение, так вот около вас будут находиться пятеро наших пластунов. Куда бы вы не захотели пройти — они будут сопровождать вас.

— Вы говорите таким тоном, как будто я корнет, а вы — не меньше штабс-капитана! — захохотал Кутузов, чем ввёл Полуянову в сильное смущение. — Простите, барышня, у меня сегодня вечером приподнятое настроение. Даже игривое. Эх, где моя молодость… однако, меня не меньше волнует другой вопрос: как все мы уместимся в сей избе?

— Всё очень просто, ваша светлость. Караул нести мы будем поочерёдно. Начнёт Ольга, потом — Валентина, а под утро уже я.

— Так-так, Елена, стало быть самый важный участок ночи берёте в свои руки?

— В сие время всех тянет спать. Я чуть больше воин, чем они. Да не в обиду сказано, подружки.

— Ты права, Лена, я согласна, — кивнула ей Трубачёва, а следом и Сальникова.

— Я почивать, а вы блюсти мой сон? Нет, уж! А потратим-ка мы время с пользой. Если вы не возражаете, Оленька, я порасспрашиваю вас ещё. Уж очень интересны беседы с вами. Поделитесь со стариком знаниями в истории, иль географии?

— С превеликим удовольствием, ваша светлость, только как же сон ваш?

— Пустое. Старческое бессонье, да-с. Так что? Продолжим?

— Извольте, с чего начнём?

Михаил Илларионович стоял на пригорке — самой высокой точке села и пытался смотреть на ход сражения в подзорную трубу.

— Вот ведь оказия какая: дым от пушек прикрывает половину места баталии. Да и не видно отсель многого. Как считаете, подъесаул, стоит ли нам приблизиться к месту боя? — обратился он к Бабенко. — Безопасно ли будет сие?

— Ваше сиятельство! Премного не рекомендую это делать, — покачал он головой. — А с трубою вопрос решаем. Вот, возьмите мою.

— Думаете, она лучше?

— Не думаю, знаю, — улыбнулся Бабенко.

— Ну-ка, ну-ка… а и впрямь лучше! И видно далече! Да что там — как на ладони!

— Смею предложить, ваше сиятельство, обменяться с вами подзорными трубами.

— А как же тайна сия?

— Труба с виду такая же, а что внутри сего инструмента, так то вам только и будет ведомо, — подмигнул ему Константин.