Анатолий Алексин - Детская библиотека. Том 41

— Он со мной!

— Тогда простите, пожалуйста, гражданочка! Я смотрю, парнишка… кольца ему покупать вроде еще рановато… И серьги вроде ни к чему!

Мне было неприятно, что Кира за меня заступилась: я ведь должен был и в себе тоже все время вызывать это самое «отвращение».

— Ты что за мной идешь? — спросила Кира. Она внимательно оглядела меня и вдруг даже как-то нежно сказала: — А у тебя нос точь-в-точь как у Димы…

Нос мой сразу зачесался, и на лбу, как тогда, на переменке, выступил пот. Но тут я почему-то не решился вытереть его рукавом курточки. Я уставился в тротуар и сказал:

— Мне нужно с вами поговорить…

— С Димой что-нибудь случилось? Что-то я не видела его после уроков…

— Пока еще ничего не случилось! — таинственно произнес я, нажимая на слово «пока». — Просто у них сегодня практика на заводе.

— Ах да! Я совсем забыла!

Дима учился не в том десятом классе, в каком училась Кира, и заводская практика у них бывала в разные дни.

— Пока еще не случилось… — повторил я.

— Как это «пока еще»? А что может случиться?

— Мы уезжаем…

— Уезжаете?! Куда?

— Нас командируют!..

— Кого это «нас»?

— Ну, всю нашу семью!..

— И куда же? Куда?

Кира очень заволновалась, поэтому я еще немного помучил ее неизвестностью, всякими таинственными фразами и намеками. Я загадочно опускал глаза и даже сказал, что это «секретная командировка» и что я не имею права о ней подробно рассказывать. Ну, а потом… потом я, конечно, выложил все что мог о нашей поездке в Заполярск. Кира об этом ничего не знала, — Дима почему-то не рассказал ей. Видно, он и в самом деле не собирался уезжать.

— Заполярск?.. — задумчиво произнесла Кира. — Это очень заманчиво…

— Для всех заманчиво! И для меня заманчиво, и даже для мамы заманчиво, а для Димы, видите ли, не заманчиво!

— Почему?

— Потому что… ну, потому что…

— Ну почему? Почему?

— В общем он из-за вас не едет…

— Дима? Из-за меня?! — Кира отчего-то страшно обрадовалась и потащила меня за угол, в переулок.

— Он тебе говорил, да? — стала она допытываться. — Говорил? Именно такими словами: «Я не поеду из-за Киры!»? Да? Прямо так и сказал? А больше он ничего не говорил? Он с тобой делился как с братом, да?

— Ну, вообще-то он со мной, конечно, делится, — важно ответил я. — И даже советуется по всем… наиболее важным вопросам. Но это… это я и сам вижу. И сам понимаю, что он именно из-за вас…

Кира чуть не закричала и не запрыгала от радости:

— Из-за меня не хочет ехать? Это же очень хорошо! За-ме-ча-тель-но!

Я лично ничего замечательного в этом не видел.

«Вот странные люди! — подумал я. — Он восторгается, что она поет на переменке в коридоре, где никто, кроме нее, не поет, а она прыгает оттого, что он не едет туда, куда любой нормальный человек помчался бы не задумываясь. Прямо, как говорится, „с закрытыми глазами“».

Кира взглянула на мою постную физиономию (а я еще вдобавок все время тяжело вздыхал), потихоньку пришла в себя и спросила:

— А ему обязательно надо ехать?

— Конечно, обязательно! — быстро и горячо заговорил я. — У нас из-за этого вся семья разваливается. Понимаете? Мама заболела: у нее с сердцем из-за этого очень плохо стало. Мы даже эту… ну, как ее… неотложку вызывали! И папа пьет разные капли…

— И к папе тоже вызывали неотложку?

— Пока еще не вызывали, но если дело так пойдет, карету «Скорой помощи» вызвать придется!

— Папа очень переживает?..

Видя, что мои слова подействовали на Киру, я стал сочинять еще горячее:

— Не то что «переживает», а прямо ужасно страдает! Он говорит: «Пусть там с вечной мерзлотой что угодно происходит, а я без своего любимого старшего сына никуда не поеду!»

— Дима, значит, у него любимый?

— И я тоже любимый… Но и Дима, конечно, тоже. Ведь он у папы самый первый родился! Понимаете? А оттуда-то, с севера, звонят по ночам, всю квартиру будят, требуют, чтобы мы приехали. А папа заявляет: «Если Дима не поедет, и я не поеду!» А к маме, значит, каждую ночь неотложку вызываем…

— Так они же, ваши родители, возненавидят меня!

— Еще как возненавидят! Прямо зверски!.. Пока они еще не возненавидели, но если так будет продолжаться…

— Хорошо. Я поговорю с Димой!

А вечером я из кухни услышал, как Дима, прикрыв трубку рукой, говорил:

— Я так и знал, что тебе безразлично!.. Что ты можешь спокойно разлучиться! Хорошо… Если ты настаиваешь, я поеду. Я знал, что ты совершенно не будешь скучать. Ну, конечно, разве тебя это трогает?.. Нет, я первый писать не буду. Если ты пришлешь письмо, я напишу. А если не пришлешь, я писать не стану. Буду знать, что ты нарочно выгнала меня за Полярный круг…

Весь вечер Дима ходил по квартире такой грустный, что мне его стало очень и очень жалко. «И чего он убивается? Да что бы я когда-нибудь из-за какой-то там Киры!..» Но все эти мои мысли никак Диме не передавались.

Тогда я побежал советоваться к Витику-Нытику. Все-таки у него были старые бабушкины журналы, в которых давались всякие полезные советы на этот счет.

Витик-Нытик сразу сообщил мне, что в одном из пожелтевших от старости журналов он вычитал очень важный совет: оказывается, для того чтобы влюбленный человек успокоился и перестал страдать, ему ничто не должно напоминать о «предмете любви». И тогда он его забудет!

Я понял, как мне нужно действовать: там, в Заполярске, ничто не должно напоминать Диме о Кире Самошкиной, и тогда он обязательно забудет свой «любимый предмет»!

Когда наша соседка Генриетта Петровна узнала, что мы полетим до Красноярска на самолете, она сразу же предсказала, что нас всех будет ужасно тошнить. Потом она сообщила, что в больших новых самолетах все пассажиры непременно привязываются к сиденьям ремнями, потому что если не привязаться, то можно пробить головой окно и вылететь прямо на улицу (она так и сказала: «прямо на улицу»). Генриетта Петровна даже где-то читала, что один американец так вот и вылетел через окошко…

Потом соседка сообщила, что самое опасное — это, оказывается, взлет и посадка. И что совсем недавно («Ну, буквально на днях!») один самолет разбился при взлете где-то в Америке, а другой при посадке где-то в Австралии.

Оказалось также, что иногда аэродром не может принять самолет из-за плохой погоды, и тогда машина покружится, покружится в воздухе, полетает, полетает, пока не кончится горючее, а потом падает куда попало… Наша соседка слышала, что так именно случилось однажды не то в Канаде, не то в Мексике.

Когда же Генриетта Петровна узнала, что от Красноярска мы поплывем на пароходе, она заявила, что там уж нас всех «потошнит как следует! Еще в десять раз сильнее, чем в самолете!». Можно было подумать, что наша соседка всю свою жизнь провела на воде и в воздухе. Но я-то знал, что свои самые дальние путешествия она совершала на электричке только до станции Кратово, где обычно летом снимала дачу.