Елена Усачева - Если бросить камень вверх

– Его включать надо, чтобы видеть напоминалки! – Это был замкнутый круг. Как у них сейчас в геометрии. Что-то опять надо чертить, выводить формулу.

Сеня в трубку бурчал, что все у него в порядке, что мать не видел. Бабушка с нетерпением ждала любимых родственников вечером на ужин. Маму ей хотелось видеть особенно. Несколько раз звонила, уточняла – во сколько. Сеня радовался – снова накормят. Как только прошел живот, сразу вспомнил про свой неуемный голод.

«Папа, возвращайся! У нас все плохо», – написала на странице отца Саша.

Надо было бежать домой. Может, мама еще дома? Для этого была большая перемена и урок литературы.

– Помнит, – остановил ее Тьма. – Мамы не могут не помнить. Я бы на ее месте обиделся, что дочь о ней такого плохого мнения.

Велес выглядел печальным. Словно у него в кармане кончились каштаны, а впереди сложный путь по коридору, полному врагов.

Саша подумала и осталась. Наверняка мама уже ушла. А телефон просто сломался. Или кончились деньги. На Землю опустились инопланетяне и теперь глушат все сигналы. Еще может быть метеоритный дождь.

Дождь, точно! Вот и Тьма печален. Стоит, смотрит вдаль. А вдали раздевалка, и там постоянно топчется народ.

– Ладно, чего у тебя там случилось? – сдалась Саша. – Ты все поговорить хотел.

Тьма сделал лицо: «Кто хотел? Я хотел?», а потом без перехода выдал:

– Что подарить девчонке?

Саша поймала себя на том, что тоже смотрит в сторону раздевалки. Там крутится одиннадцатый, и еще пара девчонок из параллельного. Куртки висят все больше темные. Как будто народ на похороны пришел. Только в зоне у малышей мелькают беленькие и желтенькие цвета. С возрастом любовь к цвету проходит. А к жизни? Судя по курткам, к десятому не хочется жить совсем.

– Так, чтобы порадовало, – добавил Тьма.

Саша выгнала из головы непрошеные мысли и посмотрела на Велеса. Он снова изучал горизонты. Подмывало спросить про адресата, но боялась услышать свое имя. Потому что тогда придется что-то делать, что-то решать. Тогда уже на вопросы Светки не отвертишься невинным «не знаю» или «что ты выдумываешь!».

Саша молчала. Тьма побарабанил пальцами по перилам лестницы.

– Конфеты, что ли?

– Плюшевого Тедди.

Саша представила этого мишку. Не гигантского, в рост, а небольшого. Так, чтобы можно было прижать к себе. Так, чтобы идти по улице, а его нести одной рукой. Будут торчать в разные стороны лапы. Ты идешь, а со спины видны одни лапы.

– И чего, порадует?

А вот еще – его можно посадить на кровать. Рядом с подушкой. А потом лежать рядом и что-нибудь ему говорить. Гладить. Он будет теплый под рукой. Даже когда на улице холодно.

Саша стала подниматься по ступенькам.

Черные бусинки глаз. Лохматый.

– Большого, маленького?

Велес воспринимал разговор очень серьезно. Саша развела руками, чтобы объяснить.

– А пошли вместе, – предложил он.

– Куда?

– За подарком.

Саша только через мгновение поняла, что от смущения смотрит в окно. Там осень. Там ветер. Там летят листья. А вот говорят, что влюбляются обычно весной. Но сейчас-то осень. Не сезон уже вроде. А еще дождь. Или дождь – это даже хорошо? Разве подарки покупают в присутствии того, кому потом дарить будут? Что бы сказала на это Светка? А папа? И никаких бабочек в животе. Только что-то больно сжимается в груди.

– Ну, чего?

Они стояли на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Тьма опять барабанил пальцами по перилам.

Все было неправильно. Саша побежала в класс. Литература – на втором этаже.

– Чего ты бегаешь? – Тьма выглядел запыхавшимся. В жизни не бегал! Поймал Сашу за локоть, заставил остановиться.

– Пойдем, – согласилась она.

И снова не заметила, когда стала копаться в сумке. Чего она там искала? А! Ластик. Что еще? Ручку. Зачем ей вторая ручка на парте? И учебники все на месте.

Покосилась на Тьму.

Он, конечно, не красавец. А если честно, то ни разу не красавец. Круглое лицо, белесоватые ресницы, тонкие, поджатые губы. И смотрит всегда так… мажет, мажет взглядом, словно постоянно о чем-то думает. Куда-то он там ходит. То ли в авиамодельный, то ли на реконструкцию.

Когда они стали сидеть вместе? Как он оказался рядом с ней? Или это она первая заговорила? С Велесом больше никто не общался. Издевались, прикалывались. Саша тогда сидела одна. Он сел рядом. Она не возражала. Он откомментировал что-то, сказанное историком. Она хихикнула. Один раз предупредила о готовящейся засаде. Он посоветовал посмотреть фильм.

С ним было легко. Не навязывался, не было этой тягучей необходимости, как со Светкой – той льстило общение с дочерью знаменитости, поэтому она старалась соответствовать. И ничего с этим нельзя было сделать. Не просить же в открытую, чтобы человек вел себя естественно. А Тьма… Да, толстый, да, медленно ходит, да, брюзжит. Но порой такое сказанет – обхохочешься. Можно послать – не обидится. Уйдет, чтобы на следующий день снова оказаться рядом. Можно весь день молча просидеть за одной партой. Вообще – ни слова. Тьма будет рисовать. Вроде криво-косо, а потом – раз – и мультфильм сделал. На Ютуб выложил, тысячные просмотры заработал. Хмыкает потом довольно неделю. В ту неделю у него особенно точная рука была. Филиппов в первый же день заработал синяк на скулу, обещал Тьму прикопать. Заболел. А когда пришел в школу, синяка не видно, и обида забылась.

А учителя все о толерантности, о терпимости, о том, что люди все разные. И внешность не главное.

Леночка изучала свои идеально накрашенные ноготочки, нежно улыбалась, поправляла светлую прядь волос. Конечно, внешность не главное. Глядя на нее, у учителей не поднималась рука ставить тройки. Может, толерантность в этом и прячется?

– Марсель Пруст сказал: «Оставим красивых женщин людям без воображения», – выдал Тьма.

– Ну, и кто этот Пруст? – сдула с локотка несуществующую крошку Леночка.

Тьма смотрел на ее волосы. Они были светлыми от природы.

– Черный цвет притягивает тепло, белый – отражает.

Леночка заподозрила неладное.

– И чего? – поджала она губки.

– С умными мыслями то же самое – белое их отражает.

Бить Тьму было неинтересно. В драке он сразу оказывался на земле, цеплялся за ноги противников, стараясь их уронить. Дрались обычно на асфальте. Если навернуться в полный рост – очень больно. Двое падают – орут. Третий сам отваливается. Потом измазанного в грязи Тьму вели к завучу. И возвращали. Уроки, дела разные. Даже завуч не могла с ним говорить бесконечно.

– Ничто не может гореть еще раз, если уже сгорело, – выдавал он завучу напоследок, и через минуту оказывался в коридоре.

Вот такой он был, Тимофей Велес. Сам по себе. Сам за себя.

– Пойдешь, да? – напомнил на следующей перемене.