Рувим Фраерман - Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви

Но и это не заставило его шевельнуться. Он не мог вымолвить ни слова так он был изумлен.

Таня бросилась прочь от него. Она бежала по тропинке в гору, и колени ее обнимало мокрое платье.

Коля догнал ее на самой вершине горы, у рыбацких домов, и здесь, задыхаясь, взял ее за руку.

- Таня, - сказал он, - поверь мне, я не хотел... это вышло нечаянно. Котенок сам упал в воду.

- Пусти меня, - сказала она, вырываясь. - Я больше не буду ловить! Я пойду домой!

- Тогда и я пойду.

Он отпустил ее руку и шагнул широко, чтобы не отставать.

- Не ходи за мной! - крикнула Таня.

Она остановилась у высокого камня, подпиравшего избушку рыбака.

- Но ты придешь к нам обедать? - спросил Коля. - Сегодня выходной. Папа будет ждать тебя. Он скажет - я тебя обидел.

- Вот ты чего боишься! - сказала Таня, прижавшись к высокому камню.

- Нет, ты не так поняла меня. Я ведь папу люблю, а он будет огорчен. Я не хочу его огорчать, не хочу, чтобы и ты его огорчала. Вот что ты должна понять.

- Молчи, - сказала она, - я отлично тебя поняла. Я не приду сегодня обедать. Я больше никогда к вам не приду.

Она свернула налево, и стена рыбацкого дома закрыла ее.

Коля сел на камень - его уже нагрело солнце, он был сух и тепел, и только в одном месте темнело сырое пятно. Это мокрое платье Тани коснулось камня, оставило на нем свой след.

Коля потрогал его.

"Странная девочка Таня, - подумал он, как и Филька. - Уж не полагает ли она, что я трус? Странная девочка, - решил он твердо. - Разве можно удивляться тому, что она сделает или скажет?"

И, снова положив руку на камень, он надолго задумался вдруг.

А Филька ничего не видел. Он сидел за мыском на глине и таскал густеру - плоских рыбок с черными глазами - и вытащил карпа с большой головой, которого тут же острым камнем убил на песке.

После этого он решил отдохнуть. Он взглянул на мостки. Два удилища качались над водою, лески были туго натянуты - на них ходила рыба, - но никого не было видно вблизи: ни Коли, ни Тани. И кремнистая тропинка была безлюдна.

Он посмотрел даже вверх, на горы. Но и над горами ходил только ветер, тоже пустынный, не нагонявший даже осенних облаков.

Одна лишь мокрая кошка с котятами брела с пристани в гору.

IX

Все же Таня пришла обедать. Она поднялась на крыльцо со стеклянной дверью и резко открыла ее, широко распахнув перед собой, а собака, ходившая с нею, осталась на крыльце.

Таня громко хлопнула дверью. В конце концов, это ее право приходить, когда хочется, в этот дом. Тут живет ее отец. Она ходит к нему. И пусть никто не думает, что она приходит сюда ради кого-нибудь другого или ради чего-нибудь другого, например ради пирожков с черемухой.

И Таня еще раз хлопнула дверью, более громко, чем когда-либо раньше.

Дверь зазвенела вся снизу доверху и запела своим стеклянным голосом.

Таня пошла и села на свое место за стол.

В доме уже обедали, и на столе стояла полная миска пельменей.

- Таня! - радостно закричал отец. - Ты пришла? А Коля сказал, что ты не придешь сегодня. Вот так славно. Ешь хорошенько. Тетя Надя сделала сегодня для тебя пельмени. Посмотри, как Коля их ловко слепил.

"Вот как, - подумала Таня, - он и это умеет делать!"

Она упорно смотрела на отца, на стену, на дружеские руки Надежды Петровны, протягивавшие ей то хлеб, то мясо, а на Колю взглянуть не могла.

Она сидела, низко склонившись над столом.

Коля тоже сидел на своем месте согнувшись, вобрав голову в плечи. Однако губы его морщились от усмешки.

- Папа, - сказал он, - зачем ты рассказал Тане, что я слепил эти пельмени? Теперь она и вовсе не будет есть.

- Вы разве ссоритесь? - спросил с тревогой отец.

- Что ты, папа! - ответил Коля. - Мы никогда не ссоримся. Ты же сам говорил, что мы должны быть друзьями.

- Ну то-то! - сказал отец.

А Коля, перегнувшись через стол к Тане, произнес шепотом:

- Кто же это говорил мне, что сегодня не придет обедать?

Таня ответила ему громко:

- Я вовсе не пришла обедать. Я не хочу есть. Нет, нет, я нисколько не хочу есть! - громко повторила она отцу и жене его, которые разом заговорили с ней.

- Как же ты не хочешь есть? - растерянно спросил отец еще раз. - А пельмени?

- Нет, спасибо, я уже пообедала с мамой.

- Не предлагай ей, папа, в третий раз, - сказал насмешливо Коля, - она все равно не будет есть.

- Что же, - с сожалением заметил отец, - не хочет - не будет. А напрасно: пельмени такие вкусные!

О, конечно, они чертовски вкусны, эти кусочки вареного теста, набитые розовым мясом, которые эти глупцы поливают уксусом. Разве поливают их уксусом, безумные люди! Их едят с молоком и посыпают сверху перцем и глотают, точно волшебный огонь, мгновенно оживляющий кровь.

Мысли Тани проносились в мозгу подобно маленьким вихрям, хотя сама она строго глядела на свою тарелку, где уже остывали пельмени. И голова ее тихо кружилась, потому что дома она не ела и потому что у нее были здоровые плечи, и крепкие руки, и крепкие ноги, только сердце ее не знало, что же ему нужно. И вот пришла она сюда, как слепая, в этот дом, и ничего не видит, ничего не слышит, кроме ударов своей крови.

Может быть, спор о науках успокоит ее.

- Папа, - сказала вдруг Таня, - а верно, что селедки в море соленые? Так говорил мне Коля. Он вовсе не признает зоологии.

- Что такое? Не понимаю, - спросил отец.

Коля перестал есть. Он вытер губы и провел рукой по своему лицу, выражавшему крайнее изумление. Он никогда этого не говорил. Однако изумление его быстро исчезло, как только он вспомнил, что еще утром решил ничему не удивляться - ни тому, что сделает, ни тому, что скажет Таня.

И через мгновение он снова спокойно и неподвижно смотрел на Таню чистыми глазами, в которых как будто с глубокого дна поднималась тихая усмешка.

- Да, не признаю, - сказал он. - Что это за наука: у кошки четыре ноги и хвост.

Лоб и щеки Тани побагровели. Она отлично знала, о какой кошке он говорит.

- А что же ты любишь? - спросила она.

- Математику люблю... Если две окружности имеют общую точку, то... Литературу люблю, - добавил он, - это наука нежная.

- Нежная, - повторила Таня.

И хотя у нее душа была склонна к искусствам и сама она любила и Диккенса, и Вальтера Скотта, и еще больше любила Крылова и Гоголя, однако с презрением сказала:

- А что это за наука: "Осел увидел соловья"?

Так говорили они, не улыбаясь своим собственным шуткам, с глазами, полными презрения друг к другу, пока отец, который не мог уяснить себе их спора, не сказал:

- Дети, не говорите глупостей, я вас перестаю понимать.

А голова у Тани все кружилась, громко стучало в ушах. Она хотела есть. Голод мучил ее. Он разрывал ей грудь и мозг и проникал, казалось, в каждую каплю крови. Она закрыла глаза, чтобы не видеть пищу. Когда же открыла их, то увидела, что со стола уже убирают. Убрали миску с пельменями, убрали хлеб и в стеклянной солонке соль. Только ее тарелка еще стояла на месте. Но и за ней уже потянулась Надежда Петровна. Таня невольно придержала тарелку рукой и тотчас прокляла свою руку.