Анастасия Ронис - Ночь в моей голове

Это был его редкий взгляд, которым Лилиан Дрим уже почти не пользовался, глубокий, пристальный, требующий всего внимания на свете, он пугал и одновременно притягивал, заставляя желать услышать всё, что будет сказано.

Чарли вздрогнул, в такие моменты он немного пугался худощавого старика. Мальчик предпринял попытку освободиться, потом ещё одну, но менее уверенную, затем третью и, осознав, что дедушкины руки всё ещё сильные, смирился и успокоился. Ребёнок выдохнул, взял себя в руки и, стараясь принять непринуждённый вид, кивнул, не найдя сил ответить «нет». Во сны он верил в детстве, а сейчас он уже взрослый, который не позволяет себе всякие такие глупости, как верить небылицам или своим снам. Сколько раз Чарльз убеждался, что всё это ненастоящее, что это всего лишь фантазия, вымысел, действующий только на совсем маленьких детей. Как с ним когда-то, когда ему было не больше пяти. Тогда он верил, верил всему, что рассказывает ему дедушка. Он помнил чудесные сны о далеких мирах, чудных народах и городах на волнах океанов. Раньше внук Лилиана Дрима думал, что и сам когда-то посещал эти миры вместе с дедушкой. Но никто ему не верил. Все вокруг смеялись над ним, когда он кому-то рассказывал о своих приключениях. Поэтому в какой-то момент он убедил себя, что это всего лишь сны, фантазии, подкреплённые историями дедушки. Тогда Чарли перестал путешествовать. А все воспоминания постарался загнать куда-то далеко вглубь своей памяти и больше не показывать их. Но дедушка, когда-то смирившийся с решением внука, снова вернулся к своим сказкам. Сначала это вызвало протест в Чарльзе. Мальчик не хотел заново переживать те неприятные чувства дискомфорта, когда тебе никто не верит, а ты плачешь и бьёшься в пустых попытках доказать, что ты не врёшь. Также его не отпускала и обида на дедушку, который, когда потребовалась его помощь в подтверждениях, отвернулся от него, сказав, что Чарльз «что-то выдумывает». Именно этот момент стал переломным в его доверии к словам своего деда. Лилиан Дрим пытался объясниться позже, он даже извинился, но это не убедило Чарльза.

– Это хорошо, верить нужно, иначе наш мир был бы слишком серым, – дедушка ослабил хватку и снова перевел взгляд на окно. – Но прежде чем начать, я хочу ещё раз извиниться перед тобой, – он будто прочитал мысли Чарльза. – Я помню, когда мы перестали с тобой дружить по-настоящему. Наверное, тебе не стоило всего показывать, но сделанного не вернёшь. Я подвёл тебя тогда, не поддержал и просто удалился. В тот раз я предпочёл не тебя, а миры, которые защищал. Наш мир ещё не был готов к познанию, что он не единственный. Но сейчас я чувствую, что моё время уходит. А я так и не рассказал тебе всего того, что ты заслуживаешь знать, – он остановился и снова бросил взгляд на подоконник. – Уверен, цвет солнца – это нечто невообразимо прекрасное, чистое, как звонкий голос приходящей весны, шум жаркого лета, – Лилиан Дрим замолчал, всё всматриваясь в лучи через оконное стекло.

Пауза тянулась, нервозно шелестя своей нетерпимостью. Чарльз упорно ждал, не сводя с дедушки глаз. Ему искренне, совсем по-настоящему, хотелось верить Лилиану Дриму, ему это было бесконечно важно.

– Я никогда не мог нарисовать солнца, Чарльз, оно манило меня, всё время, шептало, подсказывало, каким оно должно быть, цвета, оттенки. Но я не мог, просто не мог его разглядеть. В моей жизни всегда светила одна луна, а в голове стояла только ночь.

Когда мы встретились впервые, я был чуть младше тебя, мне на днях исполнилось девять. Но чувствовал я себя совсем взрослым и самостоятельным. В тот момент я подрабатывал разносчиком газет. Я использовал каждую возможность, чтобы хоть немного помочь своей матушке, с которой мы жили вдвоём в самом сердце трущоб Белфаста. Это был жутко бедный район, особенно по нынешним меркам города. Но мы не обращали на это внимания. Рядом друг с другом мы чувствовали себя счастливыми. Тепло и любовь наполняли меня, пока она была со мной, до самого последнего ее дня. Я стремился дать ей больше, хотел взять на себя все её труды и страдания. Но что я мог, я был лишь ребёнком, который только и умел, что разносить газеты.

Матушка обладала нежными чертами лица, тонкими губами, большими синими глазами и светлой кожей. Даже слишком светлой для холодной Англии. И ещё у неё были длинные чёрные волосы, аккуратно причёсанные и убранные под платок. Только несколько прядей постоянно, слегка игриво спадали ей на лицо, как бы она ни пыталась их убирать. Матушка изо всех сил старалась выглядеть достойно и аккуратно, даже в сложнейшие дни своей прогрессирующей болезни. Помню её добрую улыбку, с которой она смотрела на меня, тепло ее губ, когда она целовала меня перед сном. Каждый день! И утром, когда будила… Это мои одни из самых счастливых воспоминаний. Мне до сих пор не хватает её, её голоса, объятий, нежных поцелуев. Я не успел всем этим насладиться, да и осознать всей важности её присутствия в собственной жизни тоже не успел. Она ушла от меня слишком рано.

Когда нам пришлось переехать в этот район, мы начали часто голодать. Особенно трудно давались холодные дни. Тогда наша крошечная, потрёпанная временем лачуга на окраине города продувалась со всех сторон. Конечно, всё это не могло не сказаться на её здоровье. Тем более что вокруг в городе уже вовсю бушевала эпидемия туберкулеза. Люди исчезали мгновенно, будто их вовсе не существовало. Так произошло и с матушкой. Когда диагноз подтвердился, я сильно испугался. Но я далеко не сразу осознал, что наше расставание случится уже совсем скоро. А болезнь и не думала ждать моего понимания. С каждым днём её лицо становилось более блеклым, руки слабели, а ясный взгляд тускнел, предвещая неизбежное. Я видел, что происходило вокруг, наблюдал, как туберкулез уносил жизни родителей многих моих сверстников. Да и товарищей болезнь не щадила. Иногда мне казалось, что только я совершенно здоров, словно все недуги избегали меня.

Что у матушки осталось мало времени, я понял в один день. Но и тогда отказался в это поверить. Я не мог себе представить, что всё происходит наяву. Я продолжал ждать и надеяться, что случится какое-нибудь волшебство, мой кошмар закончится, и матушка снова станет здоровой. Пойми меня правильно, я был ребёнком, просто ребёнком, бескорыстно верящим в чудо и страстно ищущим его.

Моё утро началось как обычно. Я обмыл лицо матушки, помог ей напиться воды и побежал за пачкой свежих номеров. Поздний ноябрьский ветер пронизывал мою тонкую жилетку, но я не страшился его холода. Мне во что бы то ни стало было нужно раздать газету и заработать свои монеты. Я уже предвкушал, как зайду за мягкой буханкой хлеба и банкой молока совсем скоро, когда внезапно передо мной появился странный незнакомец.