Мишель Роман - Времена Смертных

Может этот наркотический напиток все же погубит ее? Я совсем не против.

Дорогая моя подруга, кроме тебя у меня никого не осталось, тучи сгустились надо мной, точно собирается шторм, я больше не нахожу спасения ни в ком и ни в чем. Мне жаль оставлять отца, страшно представить его в полном одиночестве, но быть на земле дольше, я уже не в силах.

Как иронично: сейчас я думаю о Переходе, как о возможном варианте спасения, упущенном варианте. Нужно было принять Яд еще в кабинете отца, когда призрачный голос Дориана Блэка нашептывал мне, уговаривая стать частью вечности. Конечно, это несправедливо, конечно никто не должен жить вечно… но хотели бы все и это правда! То, что не было мне нужно, вдруг оказалось недосягаемым сокровищем. Стань я Бессмертной, ни одна эмоция не взяла бы верх надо мной. Прекрасная и бесчувственная! Нет мыслей о Лео, нет мыслей о случившемся, только настоящее! Вот это да! Аврора без эмоций, как тебе!? Немыслимо. Нет истерик, нет ежечасных драм, все спокойно во мне, все мертво…

Увы, назад дороги нет, прошлое необратимо, тебе ли не знать моя дорогая, ты живешь в прошлом! И я готова отправиться в безвременное путешествие по мирам.

Через полчаса меня здесь уже не будет, в этой палате. Еще через час я окажусь в стенах своего дома, последний раз взгляну стоя на подъездной площадке на огромную величественную Византию. И после, я уйду туда, где маленькие девочки с разбитым сердцем вроде меня перестают плакать.

Когда нам надоедает жить в клетке? Когда мы осознаем, что живем в ней.

Я хочу свободы. Я бегу от прошлого и от него .

Все свои письма к тебе, моя дорогая я возьму с собой. Оставив земную жизнь, мы встретимся в какой-то иной, которая существует для нас. И там, ты прочтешь все, о чем я тебе писала, а я дополню рассказ. Я не прощаюсь с тобой, совсем скоро мы увидимся.

Ты была хорошим другом, лучшим из тех, что у меня были.

Люблю тебя. До встречи в твоем мире.

Твоя Аврора.

За долгие недели моей «комы», когда я почти не шевелилась и мало с кем говорила, я сажусь на кровати и опускаю ноги на пол. Ступни касаются прохладных плит. Приятная дрожь пробегает по телу, кожа на руках покрывается мурашками. Все такое яркое и реалистичное, но я сомневаюсь, что это, по правде. Дневной свет мощно бьет в глаза, зима окончательно накрыла мой бессмертный город и лучи, холодные и белые, насквозь пронизывают бумажные занавеси на окнах. Мои последние минуты жизни растягиваются.

Набираю в легкие воздуха и встаю в полный рост; надо же, я думала, что голова неимоверно закружится, я повалюсь обратно на постель, но держусь прямо. С высоты своего роста я вижу панораму Византии: город погружен в белое море, выкрашенные в светлые тона небоскребы в сравнении с белизной снега, кажутся грязно-серыми и от этого угрюмыми. Магнитные кольца дорог при ярком дневном свете будто вырываются из облаков, опутывая город холодными механическими пальцами. Тут и там снуют правительственные планолеты, стерегущие общественный порядок. На каждом этаже видимого небоскреба сияют рекламные щиты, для меня – рекламирующие одно и то же, все как один. Тоска . И вдобавок ко всему – туман! Полупрозрачный дым наседает на Византию сверху, душит, лишает и без того тучный город воздуха. Она представляется мне не юной царицей, чье величие не вызывает сомнений, а старой опозоренной девой, чей век прошел и жалко на нее смотреть.

Пора уходить. Византия не в силах меня остановить.

Отец оповещен о моей выписке, наблюдавшая меня женщина-врач решила, что кризис миновал и на поправку я пойду быстрее в стенах родного дома. Вот только ждет папочка свою чудом исцелившуюся дочь во второй половине дня, ближе к вечеру… а я приду раньше, со злым умыслом, направленным против себя

Видишь, Лео, лгать и претворяться умеешь не только ты один.

Снимаю больничную сорочку, сдираю бирку с именем с бледного запястья и облачаюсь в старые одежды, присланные отцом. Широкое окно отражает меня словно в зеркале: я смотрю на себя и будто бы подглядываю за прошлым. Там, не так давно я верила в сказки и была так сильно, так беспамятно влюблена, а в этой новой (недолгой) реальности я человек без настоящего и будущего, всего лишь покосившийся домик, который вскоре снесут и на его месте построят очередной византийский небоскреб. Я уже на расстоянии вытянутой руки от каменного дна пропасти, в которую провалилась. И мне не страшно это падение, только немного грустно, что там, у края пропасти, некому было подать мне руки…

Укутавшись в любимое бело-серое пальто, выхожу из палаты в коридор, держа нервные пальцы в карманах. Оно все еще здесь! Письмо от Лео, которое передал мне Парис, навещавший меня дома. Должно быть, он решил, что записочка от предателя вернет меня к жизни! Будто стоит мне прочесть хоть словечко, накарябанное когда-то любимой рукой, и я исцелюсь. Ерунда! Лео, которого я когда-то любила, знала (как я наивно полагала) сгинул в небытие, а читать письма от мертвецов мне не хочется.

Комкаю бумагу в кулаке, но не рву. Сомнение на миг одолевает меня: а вдруг там признание? Вдруг он пишет, что любит и все случившееся, было лишь вынужденной мерой, для нашего скорого воссоединения?

Прежняя дурочка точно бы поверила подобным заблуждениям, но та, что осталась от девушки по имени Аврора, больше не верит обманчивым мольбам разбитого сердца.

Просто иди дальше по ослепительно белому коридору.

Пройдя две соседние палаты, я останавливаюсь у той, что у лифта. Дверь палаты открыта настежь, внутри толпятся взрослые и подростки, все улыбаются, держат в руках разноцветные шары, золотистые ленточки. Праздник. Взгляды гостей устремлены на девушку, восседающую на койке. Восседающую … неправильное слово, она скорее ютится на огромной белоснежной постели, благодарно улыбаясь толпе, но отодвигаясь от нее все дальше к стене. Такая кроха, если приглядеться! Может моя ровесница, неизлечимая болезнь иссушила ее плоть, отобрала волосы и сделала взгляд не по годам мудрым и печальным.

Должно быть, ее дела совсем плохи, она не в онкоотделении находящимся этажом ниже, а значит, ее перевели сюда, чтобы близкие могли попрощаться. Весь этот праздник с улыбками и шарами в честь смерти? Нет. Наверное, день рождения или совсем недавно был, когда девушка еще лежала в реанимации.

Зачем я остановилась? Какое имею право подглядывать за чужим прощальным торжеством? Тяжелобольная, как и я, идет к порогу смерти, за которым мы можем встретиться. Вместе не так одиноко. Перед уходом рассматриваю ее лицо: идеальной формы череп, поднятые от восторга неправдоподобно черные брови (должно быть нарисованные), большие неясного цвета глаза… Интересно, а какого цвета были ее волосы? Уже не узнаю. И у нее такие забавные большие руки, я невольно улыбаюсь.