Андрей Кузьменков - Двадцать семь. Рассказы о войне

Художник К. Пузанков

© А. Кузьменков

© Ю. Кузьменкова

© К. Пузанков

Фабио пребывал сегодня в особенно приподнятом настроении. Это я понял, едва преступив порог его магазина, куда меня загнал дождик, всё чаще налетавший на Кальяри и напоминавший о скором наступлении осени, скучной и холодной даже на средиземноморье. Собственно говоря, не совсем справедливо было бы назвать «магазином» небольшую лавку, где продавались, главным образом, традиционные сардинские продукты – но это кому как нравится. В российской глубинке на подобных заведениях иногда можно увидеть вывеску «Супермаркет». Но вот трудятся в этих «маркетах» продавцы-«универсалы», к которым и подступиться-то бывает неловко – настолько их вид и само выражение лица свидетельствует о непосильной ноше, тяготившей их бренные плечи. Фабио же я что-то не могу припомнить ни грустным, ни задумчивым. Всегда словоохотливый и приветливый, он даже со случайным посетителем был готов переброситься дружелюбной фразой, обменяться шутливым замечанием. Если же попадался клиент, который проявлял хотя бы малейший интерес к чему-нибудь специфически сардинскому, тогда он мог по полчаса и более рассказывать, показывать и угощать, живо жестикулируя и прибегая к помощи украшавших интерьер магазинчика различной степени аутентичности памятников культурного наследия – особенно когда клиент начинал выказывать явные признаки ступора. Последнее случалось, надо сказать, частенько, что, впрочем, неудивительно, – к Фабио заглядывали, в массе своей, туристы, у которых восприимчивость к усвоению нового материала в отпускной период, как известно, крайне невысока, особенно если речь заходила не о поражающих воображение – древностью, размерами, весом или (что для европейца всегда более понятно) предполагаемой рыночной ценностью – артефактах, а о специфических деталях местного колорита, – неброских и скромных, на первый взгляд, но, безусловно, важных для более глубокого проникновения в сардинскую культуру. В завершение разговора, когда Фабио считал, что некоего межкультурного взаимопонимания всё же удалось достичь, он преподносил клиенту (всегда за счёт заведения, как он уверял, а фактически – за свой) малюсенькую рюмку филуферры, местной виноградной водки, неизменно превосходного качества, словно недвусмысленно намекая: люди, умеющие делать такой напиток, знают цену своим словам и потому не станут распинаться попусту. Откуда он доставал эту филуферру, так и осталось для меня загадкой. Фабио на сей счёт хранил непреклонное молчание, – впрочем, вполне в традициях своих предков, некогда прятавших сей крепкоградусный напиток от местных государевых слуг-ищеек в зарытых в землю бочках и помечавших место схрона железной проволокой; отсюда пошло и название – филу ферру, проволочка железная. И сколь бы немногое ни воспринял клиент из того, о чём так горячо говорил Фабио, решающий аргумент в виде рюмочки филуферры обычно приводил его в столь благодушное расположение духа, что, казалось, дискутировать просто больше не о чем – вся суть сардинского бытия здесь, в этом напитке, надо лишь глубже проникаться им. Возможно, поэтому редко кто ограничивался одной рюмочкой, хотя за все последующие приходилось платить уже из своего кармана. А сегодня Фабио, по какой-то неведомой мне причине, был особенно воодушевлён.

Благодаря энтузиазму Фабио, его любви ко всему, что имело отношение к истории сардов, его традициям мы и подружились. Филуферра, признаюсь, сыграла здесь хоть и не последнюю роль, но и далеко не главную – в Кальяри, есть и другие места, где иностранца, неравнодушного к местному быту и нраву, готовы встретить чуть ли не с распростёртыми объятиями.

– А сыну своему ты рассказываешь о прошлом Сардинии? – спросил я Фабио после того, как были произнесены обязательные слова приветствия, шутки о сардинской погоде и разговор потихоньку сместился в сторону никогда не оставлявших его равнодушным местных реалий. Я почти не знал итальянского, он не особо говорил по-английски, но это совершенно не мешало нашему общению, в процессе которого мы использовали и французские, и испанские слова, а я, если чувства начинали брать верх над рассудком, смело переходил даже на русский. Как он понимал сказанное в таких случаях, так и осталось для меня загадкой.

– Разумеется, – ответил он. – И постоянно езжу с ним по острову. На прошлой неделе мы были в заповеднике в горах, любовались сардинскими лошадками-джара. Знаешь, такими низкорослыми, но очень выносливыми?

– Знаю, конечно. Ну и как? Понравилось ему?

– О, si, si ! Я говорил сыну, что в древности сарды были превосходными наездниками и не любили море, хотя когда-то сами приплыли сюда.

– Он поверил?

– Сначала нет. Сказал, что море – наша родная стихия. Но мы отправились в местный музей, посмотрели, каков был быт сардинцев, живших в глубине острова ещё пару веков назад, и, кажется, у него в голове стало что-то происходить.

Тут Фабио широко улыбнулся и сделал несколько лёгких движений рукой вокруг своей густой шевелюры.

– А ты не спросил его, что именно?

– Зачем? Пусть смотрит и сам делает выводы. А если я ему всё расскажу – о чём ему тогда думать?

– Фабио, тебе бы в школе работать, – усмехнулся я.

– Как раз в школе мне и не хотелось бы оказаться. Там всё преподаётся по шаблону, как-то выхолощено. А жизнь становится куда интереснее, когда сам докапываешься до важных вещей.

– А про сардинскую историю в кальярской школе что-нибудь говорят?

– Самые общие слова. Программа итальянская, спущена, похоже, из министерства в Риме, общая для всех. И вывод из неё такой: сарды – древний народ, о котором толком ничего не известно, – тут Фабио рассмеялся. – Ну, понастроили они в древности гигантские нураги, в которых потом жили чуть ли не тысячи лет и которые до сих пор торчат тут и там по всему острову, ковали металл почти для всей тогдашней Европы… Но толком – ничего. А хотелось бы больше нашего, особенного, сардинского.

– Чего же именно?

– Ну, например, что сардинцы даже сейчас – самые хорошие солдаты в Италии. Все ли об этом знают? А ведь даже совсем недавно, в Афганистане, они проявили себя намного лучше не только остальных итальянцев, но и многих союзников по натовской коалиции.

– А ведь Сардиния когда-то воевала и с Россией тоже, – рискнул заметить я, уповая на непредвзятость и широту взглядов Фабио.

– Это всё граф Кавур, – отмахнулся он, нисколько не смутившись. – Хотел заработать себе политический капитал и завладеть всей Ломбардией. А получил себе на шею короля Виктора-Эммануила и революционера Гарибальди. Но сардинцы в Крыму вели себя храбро.