Джудит Керр - А мама дома?

– Как ты думаешь, Конрад и Максу отправил телеграмму? – спросила Анна.

Макс, брат Анны, находился в Греции.

Ричард неопределенно покачал головой:

– Кто знает! – А потом внезапно добавил: – Хочешь, я полечу с тобой?

Его предложение и тронуло, и испугало Анну.

– Конечно нет. Тебе надо работать над сценарием!.. И что бы ты делал в Берлине?

Ричард поморщился:

– Если бы я говорил по-немецки…

– Я не об этом. Ведь ты понимаешь: там ты вообще не мог бы писать. Кроме того, это моя мама и за нее отвечаю я.

– Наверное…

В итоге Анна позвонила в авиакомпанию «Пан Американ». Там были очень любезны, когда она объяснила ситуацию, и сказали, что забронируют для нее место. После этого поездка стала практически решенным делом, и Анне вдруг захотелось расплакаться.

– Знаешь, – сказал Ричард, – тебе надо выпить.

Он налил Анне виски, который они держали для гостей, и она выпила его залпом.

– И поесть, – добавил Ричард.

Когда они с сэндвичами и кофе уселись в маленькой гостиной, Анне стало заметно лучше.

– И все-таки мне непонятно, – проговорила она, сжимая в ладонях теплую кружку (это действовало успокаивающе). – Мне кажется, по нынешним временам, когда у людей пневмония, врачи колют им пенициллин. Разве в Германии до сих пор нет антибиотиков?

– Должны быть.

– В любом случае в Америке точно есть. А ведь мама работает у американцев… И как это она вдруг подхватила пневмонию?

Ричард немного подумал:

– Кажется, она писала в последнем письме, что они отправляются куда-то на корабле? Может, там что-нибудь случилось: она промокла, замерзла, не сменила одежду…

– Конрад заставил бы ее.

На мгновение Анна представила себе Конрада – большого и надежного – и маму, которая смеется и восклицает:

– Это всего лишь кусочек воды!

Мама всегда говорила «кусочек воды» – одна из немногих ошибок, которую она допускала в английской речи. Но, возможно, наедине они с Конрадом говорят по-немецки. Анну поразила эта мысль: а ведь она не знает, на каком языке мама и Конрад разговаривают друг с другом!

– Хорошо бы найти это письмо, – сказала Анна и вдруг вспомнила: – Кажется, я на него не ответила…

– Оно пришло недавно, правда?

– Не помню…

То письмо мало чем отличалось от большинства маминых писем: подробный отчет о небольших достижениях в работе и социальной жизни. Именно ее выбрали для рабочей поездки на несколько дней в Ганновер; их с Конрадом пригласили на День благодарения к американскому генералу. Единственное упоминание о путешествии на корабле было связано с погодой: было довольно прохладно, и вместо купания Конрад с мамой много играли в бридж. Это было ровно месяц назад…

– Неважно, милая, – заметил Ричард. – Вечером поговоришь с Конрадом, и, если дела обстоят серьезно, увидишься утром с мамой.

– Да, конечно. – Но Анна все еще волновалась. – Я хотела ей написать! Но квартирные хлопоты, новая работа…

Анне почему-то казалось, что ее письмо могло защитить маму от пневмонии.

– Никто не может заболеть пневмонией из-за игры в бридж, – заметил Ричард. – Даже твоя мама.

Анна засмеялась: а ведь и правда! Мама вечно доводила все до абсурда.

Анне вдруг непонятно почему вспомнилось – тогда они только переехали в Англию, – как мама решила купить ей ботинки. Пришлось пройти пешком всю Оксфорд-стрит, от Тотнем-Корт-роуд до Марбл-арк, заходя по дороге во все магазинчики. Скоро стало понятно, что во всех этих «Долкис», «Лиллис и Скиннерс» и «Мансфилд» продается одна и та же модель. Но мама продолжала настаивать, что где-то, возможно, есть ботинки намного лучше и дешевле всех прочих. А когда они наконец купили точно такую же пару, что видели в самом начале, мама заявила:

– Зато мы, по крайней мере, знаем, что ничего не упустили.

Мама терпеть не могла что-нибудь упускать, реальное или воображаемое, – от пары дешевых ботинок до солнечного дня.

– Она романтик, – сказала Анна. – И всегда такой была. Папа тоже был романтиком, но на свой лад.

– Меня всегда поражало, что эмигрантская жизнь для твоей мамы была гораздо нестерпимее, чем для твоего отца. По крайней мере, судя по твоим рассказам, – заметил Ричард. – А ведь твой отец был писателем и действительно все потерял: и деньги, и известность, и язык, на котором писал. – Ричард разволновался – как всегда, когда заговаривал о папе. – Я вообще не понимаю, как можно после этого жить.

На мгновение Анна ясно представила себе папу: вот он сидит в обшарпанной комнатушке за разбитой пишущей машинкой и улыбается ласково и в то же время иронично, без тени жалости к самому себе. Анна неохотно позволила видению рассеяться.

– Наверное, это странно звучит, – сказала она, – но папа, мне кажется, относился к происходившему даже с каким-то интересом. А маме пришлось иметь дело с бытовыми проблемами. И для нее это было тяжело.

Когда папа больше не мог зарабатывать, обеспечивать семью пришлось маме: она пошла работать секретаршей. Мама не умела ни печатать, ни стенографировать, но тем не менее как-то умела без этого обойтись: записывала близко к тексту то, что ей диктовали. Она справлялась, но все это было ей ненавистно. Мама с Анной жили вместе в одной комнатушке гостиницы лондонского пригорода Патни, и ночами мама то и дело пускалась перечислять, чем в жизни она хотела бы заниматься, «и вот теперь этого уже никогда не будет». Иногда по утрам, собираясь на свою скучную работу, мама испытывала такую ярость, такое отчаяние, что от нее словно поднимался пар. Анна вспомнила, как один из маминых работодателей, человек с прилизанными волосами, занимавшийся продажей поношенных вещей, уволил маму: мол, его утомляет само мамино присутствие. Мама, вернувшись домой, расплакалась. Анна чувствовала себя беспомощной и виноватой, как будто могла что-то изменить!

– Какая досада, что мама заболела именно сейчас, – сказала Анна Ричарду, – когда у нее наконец все так хорошо устроилось…

После обеда Ричард вернулся к рукописи. Анна убрала со стола и принялась собирать вещи на случай, если все же придется лететь в Берлин. По какой-то неясной причине сама мысль об отъезде ужасала ее. «Ну почему? – думала она. – Почему все во мне противится этому?» Ей не верится, что мама серьезно больна, – вот почему. Или она боится возвращаться. Куда? В Берлин? К маме? Какие глупости! Как будто Анну могут оставить там навсегда…

Когда Анна вернулась в комнату, Ричард смял очередной лист бумаги и отправил в мусорную корзину.

– Ничего не выходит. Слишком многое отвлекает. – Он взглянул на часы: – Чем бы ты хотела заняться до звонка Конрада?

Что-то щелкнуло у Анны в голове.

– Боже! – воскликнула она. – Мы же собирались пойти к Диллонам. Я совершенно забыла! Надо срочно им позвонить.