Анастасия Кольцова - Мальчик в капюшоне

Ведь он наверняка меня видел. Знал, что я поднималась в тот день на крышу. Поэтому я так и не смогла туда вернуться. Не попыталась с ним поговорить, не попросила прощения. Вдруг он бы меня простил меня? Этого я уже не узнаю.

Именно поэтому сейчас, когда я уже десятиклассница, мне стыдно напрямую спросить Рощина, он ли это. Он ли тот самый мальчик в капюшоне, с которым я сидела на крыше и болтала обо всём на свете.

Я боюсь, что если он меня узнает, он не за что не захочет со мной общаться. А я так сильно хочу его вернуть! Хочу вернуть те дни, когда мы были друзьями. И вернуть книгу о собаке по имени Джерри, которая так и осталась у меня… Но тогда он точно поймёт, что я та сама девочка, предавшая его. Поэтому я не собираюсь возвращать книгу, и просто надеюсь, что он – это Алекс Рощин, хозяин собаки по имени Джерри.

Ведь это будет значить, что после того, как мы перестали общаться, у него всё сложилось хорошо, и моё чувство вины хотя бы ненадолго сможет оставить меня в покое. Потому что с тех пор, как я бежала с той крыши, оно почти всегда было со мной.

Тогда, пять лет назад, я не думала, что это будет так. Я думала, что вернусь к привычной жизни, и забуду мальчика в капюшоне и лето у бабушки как дурной сон.

Мне казалось – вернусь домой, и всё пойдёт так, как было раньше. Я прощу родителей за то, что так бессердечно кинули меня на всё лето, мы снова будем семьёй, будем вместе проводить выходные, по будням мама будет возить меня на фигурное катание, которое я так любила.

Всё будет как раньше, и я быстро забуду о том, как предала своего безымянного друга.

Но так, как раньше не получилось. Родители что-то темнили, не договаривали, мама постоянно где-то пропадала и больше не следила за моим режимом, что очень важно для профессионального спорта. Я до ночи играла в комп и смотрела сериалы, вставала разбитой, опаздывала на тренировки.

Мой сбитый режим сказался на тренировочном процессе – я понимала, что девочки из группы начинают меня обгонять, злилась, и мои занятия фигурным катанием как-то сами собой сошли на нет. Кажется, мама этого даже не заметила – только отстранённо кивнула, когда я сказала ей, что больше не буду кататься.

Она вообще стала какой-то отстранённой – не ругала меня за тройки, которых стало больше, чем обычно, почти не хвалила за пятёрки.

– Ты больше меня не любишь! – в истерике кричала я. Мама уверяла меня, что это не так, но я ей не верила.

Забыть о предательстве у меня тоже не получилось. Ложась поздней ночью с красными от игр и сериалов глазами, я долго не могла уснуть, вспоминая, как тёмными вечерами на крыше мы болтали обо всём на свете, делились всеми своими радостями и печалями. Я накрывала голову подушкой, пытаясь забыть его крик, когда самый крупный пацан из компании окруживших его придурков пнул его ногой.

Я пыталась забыть, как позорно убежала, а потом побоялась позвать кого-то на помощь по совершенно дурацкой нелепой причине – чтобы бабушка не узнала, что я хожу в ту заброшку. Я, не боящаяся хамить бабуле, побоялась того, что она меня отругает и запретит выходить гулять, если узнает, что я хожу в заброшку! Где была моя логика и здравый смысл, где была моя совесть!

Я ночами плакала, представляя, как сильно те пацаны могли его избить. Я плакала, вспоминая, как несколько раз ходила кругами вокруг заброшки, но так и побоялась подняться на наше место. Чего я боялась? Того, что застану там тех пацанов? Того, что застану там мальчика в капюшоне, и он назовёт меня предательницей? Думаю, всего сразу.

Я плакала из-за того, что больше никогда его не увижу. Не смогу попрощаться, не смогу попросить у него прощения. И моё первое детское предательство навсегда тяжёлым камнем легло на моё сердце.

А ещё я наконец узнала, что случилось с моей мамой. Рак. У неё нашли рак. Поэтому родители отправили меня на лето к бабушке, поэтому мама полностью забила на мою учёбу и мои тренировки. А не по тому, что хотела покупаться в море без меня или перестала меня любить.

Мамы не стало, когда я училась в девятом классе. Тогда же я узнала, что всё то время, когда мама боролась со своей болезнью, у папы была другая женщина, намного младше мамы.

После маминой смерти он почти сразу же привёл её в наш дом. Предал память о маме, предал меня. И поэтому я ушла. Закончила девятый класс, забрала документы из гимназии, переехала к бабушке и перешла в тридцать пятую школу.

Папа пытался вернуть меня обратно домой, говорил, что я совершаю большую ошибку. Что от учёбы в старших классах и занятий с репетиторами, которые он мне оплачивает, зависит вся моя последующая жизнь. Я разрыдалась, бросила трубку, и с тех пор больше с ним не разговаривала.

Иногда мне кажется, что своим предательством мальчика в капюшоне я заслужила всё, что со мной произошло – и смерть мамы, и новую любовь отца.

И я хочу, чтобы весёлый и благополучный Рощин оказался моим мальчиком в капюшоне, чтоб я смогла себя простить.

– Ну что ты там, собрался? – перед выходом из дома я звоню Рощину, с которым мы теперь вместе ходим в школу.

– Да, уже выхожу, – даже по телефону я слышу, как одноклассник торопливо что-то на себя надевает. – Не уходи без меня!

– Ладно, таки быть, подожду тебя во дворе, – улыбаясь, я бросаю трубку, засовываю телефон в карман ветровки и выхожу из квартиры.

Любуюсь, как косые лучи восходящего солнца освещают многоэтажки, желтеющие деревья и тротуары с первым упавшими на них осенними листьями, жду Рощина и думаю о чём-то хорошем.

– Извини, – меньше чем через минуту ко мне подбегает запыхавшийся Алекс. – Чуть не проспал, еле успел!

– Так и быть, прощаю, – смеюсь я. – Пойдём? – и мы направляемся в сторону школы.

– Сегодня результаты пробного диктанта будут, как думаешь, на что написала? – спрашивает Алекс, когда мы уже почти подходим к трёхэтажному бежевому зданию, в котором мне предстоит провести ближайшие два года.

– Конечно же на пятёрку, – в своих способностях к русскому языку я не сомневаюсь. – А ты?

– Не знаю, русский не моя сильная сторона, четвёрку получу, и уже хорошо. Мне больше алгебра и геометрия нравятся, – Алекс открывает передо мной скрипучие железные ворота, ведущие в школьный двор.

– Значит мы идеально дополняем друг друга, – я прохожу в ворота, любезно открытые передо мной одноклассником. – Ты будешь подсказывать мне на алгебре, а я тебе на русском!

– Замётано, – Рощин заходит вслед за мной.

Как я и предполагала, диктант я написала на пятёрку.

– Ребята, как можно не знать элементарных правил русского языка и допускать такие глупые ошибки, – сетует Марья Ивановна, раздавая нам тетради. – Только Белецкая, Ярцев и Муратова меня порадовали! Остальным придётся переписывать! Иванов, ну уж как «жи-ши» пишется стыдно в десятом классе не знать! Горе ты моё, как ЕГЭ сдавать будешь? Может, лучше было всё же уйти после девятого?