Астрид Линдгрен - Ронья, дочь разбойника

«Я могу поесть и в подземелье, — думала она. — Здесь все равно спокойно не поешь».

Она быстро сунула хлеб в кожаный мешочек и налила козьего молока в деревянную флягу. И, никем не замеченная, исчезла под сводами подземелья. Вскоре она была уже у каменной осыпи.

— Бирк! — закричала она, страшась, что он не придет. Но никто не ответил ей за грудами камней, и она почувствовала такое разочарование, что чуть не заплакала. Подумать только! А если он не пришел? Может быть, он обо всем забыл? А может, раскаялся? Ведь она была из шайки Маттиса, врага Борки. В конце концов, быть может, он не захотел иметь дело с такой, как она.

И вдруг кто-то за ее спиной дернул Ронью за волосы. Она так испугалась, что вскрикнула. И надо же было снова подкрасться сюда этому Перу Лысухе! Шныряет тут и мешает ей.

Но это был не Пер Лысуха. Это был Бирк. Он стоял и смеялся, а его зубы блестели в темноте. При свете фонарика она больше ничего разглядеть не могла.

— Я долго ждал тебя, — сказал он.

Ронья почувствовала, как в душе ее затеплилась радость. Подумать только, у нее есть брат, который долго; ждал ее!

— Ну а я? — сказала она. — Я ждала с тех самых пор, как избавилась от ниссе-толстогузок.

Потом они некоторое время не могли произнести ни слова, и только молча стояли, несказанно довольные тем, что они наконец вместе.

Бирк поднял свою сальную свечу и осветил лицо Роньи.

— У тебя по-прежнему черные глаза, — сказал он. — Ты все такая же, только чуточку побледнела.

И тут Ронья заметила, что Бирк не похож на самого себя, каким она его помнила. Он сильно исхудал, лицо его стало совсем-совсем узким, а глаза большими-пребольшими.

— Что ты с собой сделал? — спросила она.

— Ничего, — ответил Бирк, — но я не так уж много ел все это время. Хотя мне и доставалось еды больше, чем кому-либо другому в крепости Борки.

Ронья не сразу поняла, что он имел в виду.

— Ты хочешь сказать, что у вас нет никакой еды? Что вы не наедаетесь досыта?

— Сытым никто из нас не был давным-давно. Все наши припасы уже кончаются. И если весна наступит не скоро, мы все уберемся отсюда. Точь-в-точь как ты хотела, помнишь? — спросил он и снова засмеялся.

— Но это было тогда, — возразила ему Ронья, — в тот раз у меня не было брата. А сейчас у меня есть один.

Она раскрыла свой кожаный мешочек и дала ему хлеб.

— Ешь, если ты голоден, — сказала она.

Бирк издал какой-то странный звук, похожий на легкий вскрик. И он взял в каждую руку по толстому ломтю хлеба, а потом стал есть. Казалось, Роньи там не было. Он был наедине с хлебом и проглотил его весь, до последнего ломтика. Тогда Ронья протянула ему флягу с молоком, и он жадно поднес ее к губам и пил до тех пор, пока фляга не опустела.

После этого он смущенно посмотрел на Ронью.

— Ты должна была съесть и выпить это сама?

— Дома у меня есть еще, — сказала Ронья. — Я не голодна.

И она мысленно увидела пред собой богатейшие припасы в кладовой Лувис: чудесный хлеб, козий сыр и масло из молочной сыворотки, и яйца, а также бочонки с солониной, копченые бараньи окорока, висевшие под потолком, лари с мукой, и крупами, и горохом, кувшины с медом, корзинки с орехами и мешочки, набитые разными травами и листьями, которые Лувис собирала и сушила как приправу к куриной похлебке, которой она иногда всех их кормила. Ах, эта куриная похлебка! Ронья почувствовала, как ей захотелось есть, когда она вспомнила, как вкусна курятина, особенно после солонины и копченостей, которыми разбойники кормились всю зиму напролет.

Но Бирк, видно, голодал по-настоящему, она не понимала почему. И ему пришлось ей объяснить.

— Сейчас мы просто нищие разбойники, понимаешь?! До того как мы пришли сюда, в Маттисборген, у нас тоже были и козы, и овцы. Теперь у нас остались только лошади, и их мы приютили на зиму у одного крестьянина, далеко за лесом Борки. Спасибо и за это, ведь иначе мы бы их, верно, уже съели. У нас был небольшой запас муки, но теперь и он истощается. Тви, тьфу, ну и зима у нас была!

Ронья чувствовала себя так, словно на ней и на всем Маттисборгене лежит вина за то, что Бирку пришлось так тяжко и что он стал теперь такой тощий и изголодавшийся. Но, несмотря ни на что, он мог еще смеяться.

— Нищие разбойники, так оно и есть! Разве ты не чувствуешь, что от меня несет дерьмом и нищетой? — ухмыляясь, спросил он. — У нас почти что не было воды. Нам пришлось растапливать снег, потому что слишком долго нельзя было спуститься в лес и достать из-под снега воды из ручья. А потом еще поднять ведро с водой наверх по веревочной лестнице в страшную снежную бурю. Ты пробовала когда-нибудь? Нет, иначе бы ты знала, почему от меня пахнет, как от настоящего грязного разбойника!

— Так пахнет от всех наших разбойников тоже, — заверила его Ронья, чтобы хоть немножко утешить Бирка.

От нее самой пахло очень хорошо, потому что Лувис мыла ее в большой деревянной бадье, стоявшей перед очагом, каждый субботний вечер и вычесывала из волос вшей у нее и у Маттиса каждое воскресное утро. Хотя Маттис жаловался, что она заодно вырывает у него еще и волосы, и не желал, чтобы его причесывали. Но это ему не помогало.

— Хватит с меня и двенадцати лохматых вшивых разбойников! — говаривала обычно Лувис. — Вашего хёвдинга я намереваюсь вычесывать на этом и на том свете, пока я в силах держать в руках частый гребень.

Ронья испытующе посмотрела на Бирка при свете фонаря. Даже если ему и вычесывали вшей, все равно волосы покрывали ему голову, словно медный шлем, и собой он был ладный, с прекрасной осанкой. «Красивый у меня брат», — подумала Ронья.

— Не беда, что ты нищий, вшивый и грязный, — сказала она. — Но я не хочу, чтобы ты ходил голодный.

Бирк засмеялся.

— Откуда ты знаешь, что я вшивый? Ну да, конечно, у меня вши! Хотя пусть я лучше буду вшивый, чем голодный, это уж точно!

Внезапно он стал серьезным.

— Тви, тьфу, ужасно быть голодным! Но все же следовало мне приберечь краюшку хлеба для Ундис!

— Я, пожалуй, смогу принести еще! — подумав, сказала Ронья.

Но Бирк покачал головой:

— Нет, я ведь не могу забрать домой хлеб для Ундис и не сказать, где я его взял. А Борка с ума сойдет от ярости, если узнает, что я принимаю от тебя хлеб, да еще вдобавок стал твоим братом!

Ронья вздохнула. Она понимала, что Борка, должно быть, ненавидит людей Маттиса так же, как Маттис ненавидит людей Борки. Но как это мешало ее дружбе с Бирком!

— Мы всегда сможем встречаться только тайком, — печально сказала она, а Бирк подтвердил:

— Да, это так! А я ненавижу делать что-либо тайком!

— Я тоже, — сказала Ронья. — Нет ничего хуже на свете, чем лежалая соленая рыба и длинная зима. Но еще хуже делать что-то тайком, это просто глупость.

— Но ты все-таки это делаешь?! Ради меня?! Погоди, весной станет лучше, — сказал Бирк, — а пока мы сможем встречаться в этом ледяном подземелье.