Надежда Белякова - Хрусталь-река

Развязали его. Он встал, отряхнулся. Потёр камень на перстне заветном. И всё вокруг наполнилось туманным мерцанием и нежным звучанием. Афоня приосанился и произнёс величаво:

– Желаю корону царскую на свой лохматый затылок примерить! – сказал и, как прежде, руками развёл.

И тут над головой царя туман сгустился, да такой, что лица его стало не разглядеть. Все, кто видел, охнули от изумления. Но в тот же миг туман рассеялся, и все увидели, что… Короны-то на голове царя нет! А плывёт эта самая корона спокойно и даже как-то величаво по воздуху под расписным потолком царского терема прямёхонько к Афоне. Описав круг вокруг золочёного царского подвесного светильника о ста свечах, корона плавно опустилась прямо на взлохмаченную голову Афанасия. Как только корона села поплотнее, Афоня пояснил:

– И вот так каждый раз! Только пожелаю чего-нибудь этакого, распрекрасного, так оно тотчас же появляется! А как это происходит, и откуда оно всё берётся, мне неведомо, – крестясь, признался он.

– Очень даже понятно, откуда. Из моего терема! – ответил недовольный и раздражённый царь. Пока он это говорил, один из стражников снял с Афони корону и возвратил её царю. И царь водрузил ее на место, на свой лысенький затылок, обрушив всё свое негодование на Афоню, продолжал допрос:

– И девичий терем, дочки моей, нашей царевны вот так же запросто на задворках твоей избы оказался? По одному твоему слову? – продолжал изумляться царь. Со слезами обиды на глазах Афанасий возразил царю:

– Да хоть сейчас покажу! – и с этими словами Афоня потёр кольцо и… По дворцу сначала сквозняком, а потом ветром потянуло. Захлопали оконца слюдяные, затрясло ставни и наличники резные, двери, засверкали молнии за окном. Загремел гром в разверзнутых небесах, и огромная чёрная туча опустилась поодаль от царского дворца – прямо на лужайку, где раньше красовался терем царевны, дочери царя. Эта чёрная туча излилась сверкающим дождём. Каждая капля звенела, как колокольчик. И сначала большущая лужа образовалась. А потом и целый пруд разлился. А на его зеркальной поверхности среди распустившихся лилий и кувшинок безмятежно покоилось отражение терема царевны.

– Он! Точно – он! Он, терем нашей царевны! Её терем! – кричали все придворные, и бояре, и стрельцы – все! Расталкивая друг друга, старались рассмотреть образовавшийся пруд и удивительное отражение, безмятежно покоившееся на глади вод того прудика без дворца царевны на берегу пруда. Придворные спешили поскорее оказаться на берегу этого пруда. И повалили туда толпой, шумя и толкаясь.

– Вот чудеса! Отражение есть, а где же сам терем? – возмущаясь, спросил царь у Афони. Но наш Афоня сам онемел от чуда, свершившегося не совсем так, как он хотел. Да ещё к тому же этот пруд стал медленно высыхать. Отражение стало уменьшаться. Вот уж совсем как игрушечный теремок стал. Махонький какой-то! Да только приглядевшись, Афоня успокаиваться стал. Как стало отражение с ноготок, так на берегу тот же теремок стал расти. Рос, пока не стал таким же, каким терем прежде был, каким у Афони в огороде стоял. Выбежали из него братишки, сестрички Афони. Они там уж обжились. И стал дворец для них, как дом родной. Увидели Афоню, бегут к нему и кричат:

– Афоня! Афоня! Какой мы сон видели! Ой! Да это и не сон вовсе… Мы и вправду в летающем тереме были! – галдят, глазёнки спросонок трут ребятишки. И понять не могут, как среди придворных бояр и слуг оказались. Царя увидели и испугались!

Царь тоже совсем оторопел и горестно Афоне сказал:

– Значит, и дочку мою вот так – по воздуху похитил? – смахнув слезу, спросил царь. И добавил царь-батюшка:

– Проси, что хочешь! Только верни дорогое моё дитя домой! Верни домой доченьку мою ненаглядную!

– Да не виноват я! – взмолился Афоня. – Про царевен я и мечтать не смел! – оправдывался он, прижимая к себе испуганных детишек-сестрёнок и братишек.

Тут вдруг засверкало что-то в тереме царском. Окна ярким светом стали переливаться. Народ-то вокруг расписного-узорчатого терема царевны хороводами бродил и дивился. А тут, видно, ещё какое-то чудо поспело. Толпой повалил народ в царский терем на новое чудо поглазеть. Друг дружку локтями толкают и даже царя-батюшку оттесняют. Чудо-то каждому посмотреть охота! А когда втиснулись придворные и челядь обратно в зал тронный, так и ахнули. Точно птичка на ветке, сидит, покачивается на огромном светильнике о ста свечах та самая птица – Чудь, Зверь неописуемый, она же Рыбь хвостатая. Глазищами своими огненными сверкает! Чешуя на рыбьем теле и перья на крыльях радужным сиянием переливаются! Сверканьем своим все сто свечей, что горели в царском светильнике, затмевают. И властно зовет эта Чудь хвостатая Афоню:

– Афоня! Эй! Афанасий!!! Поди-ка сюда!

Молнии из-под крыл её бьют об пол, в мелкие искорки разбиваются. Народ в страхе расступился, к стенам дворца в оторопи жмётся. А Афоне что-то уж ничего не страшно стало. Сам он уж столько повидал, что надоело ему бояться.

– Ну, вот он я! Весь тут! Что надо? – отвечает Афоня, подойдя поближе. И чудище произнесло, вернее – торжественно пропело гулким голосом неслыханной красоты:

– Свидетельствую перед всем честным народом, что не виноват Афанасий в исчезновении царевны. А вот в чём повинен Афанасий, так это в похищении у меня перстня моего заветного! В день моего совершеннолетия

мне его батюшка мой подарил! И хранить поручил! Покажи, Афанасий, перстень царю! Да потри камень, чтобы все убедиться могли, что он волшебный! И что чудеса творить моему перстню дело привычное! – обратилось чудище к Афоне.

Афанасий попытался перстень снять, чтобы чудеса во всей красе показать, да и вернуть его чудищу от греха подальше. А перстень словно врос в палец Афони. Не снимается.

Подбежал царь к Афоне и говорит:

– Ладно. Не болтай!!! Три перстень! И скорей чудеса показывай!

Афоня потёр самый яркий камень, украшавший перстень. И появилось облако. Оно уплотнилось и растянулось, вроде как скатерть натянутая, сама собой в воздухе зависшая. А на ней картины нездешней жизни разворачиваться стали, как живые, словно видение дивное. Цветы красивые, огромадные, как деревья, на берегу белой реки. От той реки веяло духом парного молока, и весь тронный зал обволокло тем духом. Вдоль той реки царевна прогуливается. Цветы высоченные распускаются, словно от любопытных глаз царевну закрывают. А в серёдке, видимо, лакомство какое-то лежит. Потому что царевна время от времени туда заглядывает и достаёт оттуда что-то. И этим чем-то угощается к своему явному удовольствию. Хотели все, и Афоня приглядеться, что же такое в цветке упрятано, да только таять стало изображение, а вскоре и вовсе растаяло.