Дмитрий Пинхасик - Я точно знаю, что младенцы, не умеющие говорить, знают и понимают слова!

Время обеда, постукивая по желудку, сообщало все назойливее, что забивать клубникой воспоминания о курином супе с вермишелью, оказывается, не получается. Солнце пекло, кожа подгорала, как яичница собственного приготовления. И вот, уже часам к пяти, когда начало как-то тускнеть вокруг, результат был достигнут.

Я помню, как на меня очкарили толстухи в электричке по пути назад. Я был, конечно, под подозрением. Представьте себе, ребёнок, весь перепачканный кровью, все лицо, руки, ноги и даже сандалии-корзинки – непременный атрибут летнего пионера. А ещё, этот зомби-сыроед, сидя в обнимку с грязными в земле полиэтиленовыми пакетами, явно выкапывал что-то с кладбища, а из пакетов льет кровь! Уж не помню сам ли или под угрозами крестов и осиновых кольев, но я был депортирован со всеми своими кровоточащими органами в тамбур поедать человеческие глаза и кишки в одиночестве и полумраке, как и положено пионерам-упырям. Я проливал дальше лужи и думал, как же это так коварно получилось-то, что мешки по 200 или 300 ягод каждый превратились в мешки с одной огромной ягодой, в каждом!? В пакетах было зажаренное на солнце месиво с приличным содержанием земли и травы, многократно утрамбованное волоханьем вдоль километровых грядок, спертое полиэтиленовой не продуваемостью. Но это был мой урожай, таким трудом давшийся, такой первый по своей клубничной эксклюзивности! Такой важный в объяснении родителям, какой я полезный член семьи, какой умный и успешный! Ни о каком сбросе семи клубнико-арбузов на железнодорожные пути во время остановок не могло быть и речи!

Не помню, успел ли я изгадить весь наш миленький загородный домик или меня успели перехватить и нейтрализовать на подступах к Москве, но пакеты были приперты! Можно пред положить радость моих родителей при столкновении с такой моей неожиданной кипучей деятельностью под простым Российским названием «все в дом!».

Курение

Р.S.: всё лето мы курили по пачке в день. Один раз папа доктор, целуя меня, чуть не упал в обморок, опустившись в смог хабариков, скуренных до половины фильтров, которым я постоянно благоухал. Да что говорить, часть их, скорее всего, хоронилась у меня в спутанных кудрях. Пораженный папа прочел мне лекцию о вреде курения и т.д., которая, естественно, не произвела ни малейшего впечатления.

Первого сентября, как обычно, началась школа, и мы пошли с физрукосом в садик «Олимпия» бегать. Какого же было мое удивление, когда я моментально, почти со старта задохнулся, а ребята все убежали вперёд. И вот следующее изображение появляется передо мной: и это девочка, и потом следующая! И так начинает постепенно закрывать осеннее солнышко последняя девочка. Такие девочки есть в каждом классе, они в 2 или 3 раза больше обычных детей, эдакие буйволицы-тучки. Как правило, это результаты наплевательства или безумной глупости родителей. Итак, постепенно покрывая мой безвольно болтающийся язык пылью, подымаемой слоновьими ножками-тумбочками, и она меня тоже обогнала.

Как я добежал – не помню, но курить бросил в этот день.

Цемент

Помню нас в школе водили на спектакль «Цемент»! Это спектакль про цемент! Шел он в ДК им. Горького. Был абсолютно пустой зал и один наш класс. Почему никого не интересовал спектакль с таким загадочным и романтичным названием?! То ли уровень образования и развития населения в восьмидесятом был уже настолько высок, что все всё про цемент знали вплоть до самых мелких нюансов про консистенцию, перевозку и смешивание, то ли народ смотрел описание и, узнав, что спектакль про коммунизм и пролетарские мучения, а не про строительный материал, разочарованно сплевывал и отходил от касс. Люди в эти годы были уже совершенно сыты подобными пропагандистскими яствами в искусстве. Артисты играли только для тридцати пятиклассников и не менее несчастного преподавателя. Внимания детей хватило минут на десять. Заметив, что абсолютно равнодушно к проблеме личного и общественного учительница заснула, мы начали непринужденно общаться друг с другом. Как и положено людям, смеяться хочется именно там, где нельзя, а детям особенно. Мы ржали и кидались бумажками и ручками, а артисты пламенно кричали друг другу что-то про коммунизм, честь и цемент! Не могли они остановиться, бедные, и гаркнуть на нас со сцены. Понимая это, мы наглели все больше, дети начали бегать по залу, перелезать через ряды, кто-то дрался, катаясь по полу в проходах. Может, училка и просыпалась, но увидев такую картинку, да и собственно отсутствие военных действий между артистами и зрителями, жмурила что есть сил дальше, это нам неизвестно. Вот такие были еще в то время пережитки прошлого, наверное, это были остатки программы полит-агитации Коммунистической партией детей, а может быть, учительская и театральная глупость, выразившаяся в полном отставании от времени и реальности.

Лыжи и сложности

Помню, в детстве иногда нас заставляли прийти в класс с лыжами, и мы гоняли на физкультурную радость в близлежащий парк. У меня вечно мерз нос и все пальцы, а уж процесс транспортировки лыж между домом и школой превращался в отдельный аттракцион. Лыжи я связывал всегда хреново, а ещё и знал способ их вообще не связывать, как говорится, чтобы с этим не связываться.

По улицам города в эти дни двигалась конструкция, напоминающая ежа или, например, морскую мину. Кроме собственных конечностей и мыслей, из меня в разные стороны света торчали четыре лыжных конца и четыре конца от палок. Руки были как всегда без варежек, которыми настоящие мужики должны были пренебрегать. Соответственно, кулачки прятались в карманах. Лыжи с ужасным скрежетом волочились по земле и каждые двести метров неминуемо выбрасывались на поверхность планеты. Теперь, не разжимая замерзшие кулачки, надо было виртуозно собрать все это барахло и опять зажать под мышкой. Понятное дело, получалось не раньше пятой попытки, но маленький красноглазый Гремлин с рожками появлялся и шептал: «Ты же не слабак, ты же упрямый, ты же не будешь связывать лыжи?!…» По выходным, зимой, иногда на меня одевали неординарное количество слоев футболочек, рубашечек и свитерков и вставляли все это прямо вместе с моей многогранной личностью в лыжи. Пройдя километрик по краю нашей загородной дороги, мы заходили в лес. Там обычно была лыжня, и раз в 20 или 30 минут ещё и встречались лыжники – это такие специальные люди. Наверно, из этих самых лыжников и формировались

кружки и секции нашего спорта.

В одну из таких лыже-гулянок, как и положено любому хомосапиенсу, я захотел «за ёлочку». Руководимый многочисленными наставлениями родителей, я аккуратно наступал лыжами по глубокому пухлому снегу к кустикам, стыдливо уходя все дальше от лыжни, дабы никто и никогда, ни при каких попытках подсмотреть не смог бы узнать мои таинства. Мне уж было лет шесть, не маленький все-таки. Попытки снять штаны обернулись неудачей. Они были на подтяжках и назойливо пружинили каждый раз обратно аж к груди. Мой способ скидывать помочи через плечи не получался никак, а снимать на морозе пальто и все свитерки было долго и страшно! Я начал путь обратно, но организм придавливал время все больше и больше. Метров с пятидесяти я стал орать о своей неразрешимой проблеме, и в который раз один из родителей оказался гением и сообщил мне недоступное мозгу решение – отстегнуть двух передних крокодильчиков от штанов.