Лидия Згуровская - Трое из Коктебеля. Природоведческая повесть

– Ну, а если говорить конкретно обо мне?

– Ну, а если говорить о вас, Саша, то представьте себе такую картину: года через три после окончания университета вы приезжаете к морю и идете интервьюировать рыбаков. Народ это крепкий, умный, насмешливый. Они смотрят на вас, молодого журналиста-горожанина, переглядываются и на ваш вопрос «Как обстоят дела с рыбой?» с серьезным видом рассказывают, что сегодня поутру в море по неизвестным причинам «сержант» укусил «корову» аккурат за заднее место, а «мичман» чуть не отмотал себе плавники, когда драил «тряпочкой» «саблю» для «капитана». Вы можете не понять шутки, так как не будете знать, что вышеупомянутые в потешном рассказике существительные не что иное, как названия рыб. Не поняв, обидитесь, сочтете себя оскорбленным, вспылите, уйдете и уйдете, конечно, ни с чем, без материала.

– Алексей Николаевич! – заорал я. – Есть!

– Что есть?

– Тащу родимую!

– Тяните, тяните, только не спешите, судя по всему, это скумбрия водит, не давайте ей туго натягивать леску, пусть пошныряет по сторонам. Приспустите леску чуть-чуть, потом подтяните слегка, вот так, еще, и еще разок… и еще, ну вот, а теперь вытаскивайте, только плавно, без рывка.

Бросив в лодку спиннинг, я крепко прижал к груди полосатую, с синим отливом рыбину. Агапыч вспрыгнул ко мне на колени и цапал когтями отчаянно бившийся рыбий хвост. Я столкнул его и бережно положил скумбрию в подставленный Алексеем Николаевичем сачок. Потом опустил его за борт, поднял и еще раз полюбовался на свой животрепещущий прекрасный трофей.

– Вот, Саша, считайте, что вы, как говорят рыбаки, «обрыбились». Половина ухи у нас уже есть. С места уходить не будем, здесь хоть и редко, но берет. Сейчас Агапыча надо угостить, а то он у нас совсем заскучал и, небось, думает: «Зря я с вами, жадюгами, в океан-море потащился». Вы на ставридку забрасывайте, а я на дне донкой пошарю, пикшей для кота разживусь.

Дело у нас пошло веселей. Лодку дрейфом нанесло на рыбий косячок, и за полчаса я вытащил 15 ставрид. Алексей Николаевич поймал несколько собачек и крупных пикш, до отвала накормил Агапыча и тоже переключился на ставриду. Вскоре Алексей Николаевич сказал: «достаточно», поднял из воды сачок с рыбой и сел на весла. Миновав торчащую из моря каменную арку, лодка вошла в маленькую бухту. В ней было тихо, пустынно и мрачновато, несмотря на то, что яркий солнечный свет высвечивал самые темные и укромные уголки. Алексей Николаевич сильно разогнал лодку, и она с размаха глубоко врезалась в мелкую разноцветную гальку. Вытаскивать лодку не стали, просто поддернули ее повыше, так, чтобы в воде осталась одна корма. Агапыч, нетерпеливо топтавшийся на носу, сразу же спрыгнул на берег и, протрусив в сторону, стал усердно трудиться, выкапывая себе ямку для сугубо индивидуального пользования.

– Ого-го-го-го-го-о-о-о!! – закричал я изо всех сил, сделав ладони рупором. По бухте испуганно заметалось гулкое, с таинственным призвуком эхо. Я прислушался и закричал еще раз, громче и раскатистее.

– Не кричите здесь, Саша, пожалуйста. Разве можно кричать в лесу, в горах, на берегах рек и моря. На природе тишину беречь надо, – сказал Алексей Николаевич и с загадочным видом закончил: – Если не послушаетесь, женщина-дух Па-ку-не разгневается и покинет нас, не оставив в целом мире ни кусочка тишины.

– Не буду, Алексей Николаевич. Это я так, сам не знаю зачем, от полноты чувств, наверное, – виновато сказал я и спросил: – А кто она, эта Па-ку-не?

– Па-ку-не – женщина-дух, которую жители Колумбии называют «Говорящая без голоса». Живет она в лесу, охраняет на Земле тишину и сердится на тех, кто ее нарушает в самых неподходящих для этого местах.

– Бедная Па-ку-не, – серьезно сказал я, – скоро в мире не останется тишины, и «Говорящая без голоса» погибнет, оглушенная воем моторов, скрежетом техники и воплями транзисторов.

– А жаль, очень жаль, потому что я целиком присоединяюсь к поэту Борису Пастернаку, который очень хорошо сказал: «Тишина, ты – лучшее из всего, что слышал». Недаром в Западной Европе в 1958 году проводилась кампания по созданию особых заповедников – «оазисов тишины». Есть такие заповедники во Франции, около Гренобля. Хлопочут об этом и австрийские врачи. На определенных территориях строго запрещается всякое строительство, запрещается появляться на мотоциклах, телегах, машинах, включать транзисторы и петь. Одним словом, это зоны абсолютного покоя и нерушимой тишины, необходимость в которых все больше и больше ощущают и звери, и современный человек.

– Это правда, что от гула низко летящих реактивных самолетов в гнездах диких птиц лопаются яйца? – спросил я.

– Правда, Саша.

– А насчет оазисов тишины: надолго ли они сохранятся? Государственный транспорт растет как на дрожжах, население тоже растет, вскоре машина будет почти у каждого. А самолеты, ракеты? Промышленность тоже не из молчаливых, так что – где уж тут, – махнул я рукой.

– Думать надо. Во многих странах над этим вопросом работают недавно созданные Лиги по борьбе с шумом. Им и карты в руки, – хмуро сказал Алексей Николаевич и пошел к лодке.

Продукты и бутыль с водой он перенес на берег и засунул их, чтобы защитить от солнца, в тень скальной расщелины; кеды свои прополоскал в море от песка и пристроил на солнышке на подсушку; берет повесил на торчащую из гальки лапу старого ржавого якоря и вообще вел себя так, будто был он здесь не впервые, знает, куда и что положить, что и как нужно сделать, чтобы человеку в этой уединенной бухте было уютно и удобно.

– Раздевайтесь, Саша. Кажите крымскому солнышку свои обесцвеченные московские телеса, – говорил Алексей Николаевич, стаскивая с себя рубашку и брюки. Оставшись в выгоревших на солнце плавках, Алексей Николаевич принес из лодки сачок, отделил скумбрию и с десяток крупных ставрид, сказал, что это для Бабы Бер, смочил тряпку морской водой, сложил в нее рыбу и пристроил сверток в тень, туда, где лежали наши продукты.

– Саша, в лодке под кормовым настилом – котелок, лук и картошка, несите их сюда, начнем хозяйничать. Сначала рыбу и картошку надо почистить. Уж не забыл ли я перец и лавровый лист? Посмотрите в правом кармане рюкзака. Есть? Ну, значит, будет всамделишная уха. Вы картошку или рыбу будете чистить?

– Картошку. Мама говорит, что я талантливо чищу картошку.

В это время истошно заорал Агапыч. Я поднял голову и увидел его на скале, на крошечном, величиной с книгу, уступчике. Вокруг головы кота игриво порхала какая-то пестрая бабочка. Разевая ярко-розовую пасть, поглядывая в нашу сторону, Агапыч продолжал орать нудно и обидчиво. Я накинул на плечи пустой рюкзак, подошел к скале, стал к ней вплотную и нагнул голову. Кот прыгнул и, перебирая лапами, цепляясь когтями за мои нарядные японские плавки, соскочил на землю.