Анна Масленникова - Сказка о полярном летчике пингвине Валере и его наставнике медведе Михалыче

Ревел я долго. И чем больше ревел, тем меньше верил, что смогу когда-то научиться летать.

«Все это глупые мечты и ничего больше!», – я в отчаянии бил крыльями по снегу.

Я был так увлечен процессом литья слез, что сначала и не заметил ничего – ни шума мотора, ни тени, которая вдруг заслонила солнечный свет. И даже когда заметил, не сразу понял, что это.

А это был… самолет! Большой, голубой, с крыльями. И с какими! Они разрезали воздух и переливались на солнце – могучие, смелые, решительные.

Самолет кружил надо мной все ниже и ниже. А я аж клюв открыл от восхищения. Дышать забыл, честное слово. А плакать – и подавно.

И только когда эта железная птица приземлилась неподалеку, ко мне вернулась способность мыслить. Вернулась мгновенно. Не прошло и секунды, как я зарылся в ближайший сугроб и злобно прищурился. Ведь самолет – это люди. А люди – это злодеи, которые похищают пингвинов, чтобы запирать их в зоопарках. И как только я мог забыть об этом, разиня?!

Дверца самолета тем временем отворилась. Ожидая увидеть бородатых дяденек с блокнотами и фотокамерами, я еще пристальней уставился на самолет.

Но никаких людей не было. Из кабины вышел… медведь!

Я протер глаза, думая, что мне мерещится, и посмотрел еще раз. Так и есть: медведь, собственной персоной. Белый, полярный – как в книжках по зоологии рисуют.

Правда, на картинках в учебниках он ходил на четырех лапах. А этот вышагивал на двух, задних. И на голове у него была диковинная шапка и огромные очки.

Медведь разминал лапы, потягивался, растирал морду снегом и что-то напевал себе под нос.

А я сидел в укрытии и терялся в догадках: «Каким ветром его занесло с Северного полюса на Южный? Почему он ходит как человек? И вообще, как так вышло, что медведь… летает?!»

Тут я аж подпрыгнул, чуть свое снежное укрытие не поломал.

«Медведь ЛЕТАЕТ! У него нет крыльев, а он ЛЕТАЕТ! А все почему? А потому что самолет! Вот оно, решение! Чтобы летать, нужен самолет!»

Мне хотелось кричать от радости и восторга, но этого я, понятное дело, не мог себе позволить. И потом – зачем тратить время на крики и вопли, когда нужно действовать?!

Я бесшумно скатился на брюхе со своей тренировочной льдины и стал тихонько подкрадываться к самолету.

Я не думал о том, как объясню свое появление на борту. И о том, что завтра в школе контрольные по естествознанию и математике, не думал. И о том, как воспитатели разозлятся.

Немножко подумал о том, что было бы неплохо, если бы О все увидела своими глазами и узнала, что не зря верила – но потом и про это думать перестал.

Некогда было думать. Я действовал! Шаг за шагом подбирался к железной птице. У трапа я замер. Сердце стучало так, что даже обезьяны на экваторе, наверное, слышали. Медведь, видимо, был туговат на ухо – иначе услышал бы и он.

Но он, к счастью, был занят своими делами – закончил зарядку и, скинув шапку на снег, бултыхнулся в воду.

Мне было страшно интересно посмотреть, как купается полярный мишка, но – увы – не в этот раз. Я юркнул в самолет, спрятался под сидением второго пилота и замер в ожидании.

Медведь уверенно правил самолетом, то и дело поглядывая на приборную панель. А я – ни жив ни мертв – лежал под сиденьем. Боялся шелохнуться. Понятно было, что рано или поздно выбираться из укрытия все равно придется. Но хотелось оттянуть этот момент.

Я впервые в жизни видел полярного медведя и понятия не имел, чего от него ожидать. А вдруг он вообще пингвинами питается? В учебнике зоологии про это не говорилось. Но там и про то, что мишки могут самолетами управлять, не было ни слова.

У меня затекла правая ласта. Но я лежал и терпел.

– Ну здравствуй, помеха справа.

От неожиданности я чуть не поперхнулся. А медведь продолжал.

– Покидай уже свое укрытие. Чувствую, что-то самолет барахлит, кренится. Как считаешь, товарищ балласт, удалить мне тебя с борта воздушного судна или не стоит?

Я выбрался из-под сиденья и сел, понурив голову и поглядывая на пилота. Он был серьезен и хмурился. Стало жутковато.

Но потом я увидел, что глаза у него смеются. А затем и сам он засмеялся – весь, целиком: и голова, и живот, и лапы – все тряслось от смеха – раскатистого и заразительного. Затрясло и самолет. И меня заодно. Вот она, истинная причина турбулентности!

– Шутит, шутит Михалыч. Михалыч – это я.

Медведь протянул мне свою большую когтистую лапу.

– А я – Валера.

Я приготовился, что Михалыч опять будет смеяться – на этот раз над моим чудным именем. Все же смеются, я привык уже.

Но я ошибся.

– Отличное имя, – серьезно сказал он. – Зачем на самолет-то пробрался, Валера?

– Ну…

– Не тяни. Докладывай по существу.

И я стал докладывать. Рассказал ему все – и про маму с папой, и про ученых, и про зоопарк, и про то, как сильно хотел научиться летать.

– Я и подумал: раз на своих крыльях летать нельзя, можно же научиться на железных. Вы же летаете! Хоть и медведь.

– Значит, пилотом стать хочешь?

– Ага. Летчиком.

– Славно, славно. Ты смелый пингвин, Валера. Если честно, я немножко сомневался в том, что ты поверишь в чудо и заберешься на борт.

– А вы видели меня, что ли?!

– Старательно делал вид, что не вижу, – Михалыч улыбнулся. – Но видел, конечно. Вообще-то я за тобой и прилетел.

– Как это?

– Сигнал такой поступил. Звезду видишь? – медведь указал на ярко-красную точку высоко в небе. – Это твоя. Звезда надежды.

Я ничегошеньки не понимал. Сигналы, звезды, чудеса какие-то.

Михалыч увидел мое замешательство.

– Так-так, кажется, пришло время для краткого инструктажа по сказочным делам. Пойдем на посадку. Принимай управление, товарищ стажер!

Я с радостью и гордостью вцепился крыльями в штурвал, и самолет начал снижение.

– Сардину хочешь?

Еще бы я не хотел. Это моя любимая рыба! И анчоусы я еще очень уважаю.

Мы с Михалычем сидели на берегу океана. Судя по окружающим пейзажам, находились мы где-то в Южной Африке. По крайней мере, в учебнике географии ее изображали именно так.

Было непривычно жарко. И темно. Шумел океан, кричали птицы.

Медведь ел. Я – тоже. И ждал, когда же он мне все объяснит. Но тот не торопился.

– Пока я ем, я глух и нем, – заявил он.

Все взрослые одинаковые!

Наконец Михалыч отправил в рот последнюю сардину, отряхнул лапы и начал обещанный рассказ.