Сергей Маркелов - Усену: Странствия Охвы. Цикл «Усену». Книга третья. Том 1

После чего она нежно обняла меня. Я вытер об ее шерстку остатки слез, быстро побежал в пещерку, под хлопок маминой лапки по попе. В пещере меня ждали обеспокоенные братья, от которых мне пришлось выслушать куда более резкий и осуждающий выговор, чем от мамы.

После этого случая они уже не обращались со мной как с нерадивым и охотно звали меня участвовать во все свои игры и охоты, которые скажу я вам, стали куда удачливее…»

Запнулся Охва, так как в пещеру ворвалась мать-лисица, и с криком кинулась к близнецам:

– Вы хоть знаете, какой час!? Уже темень, а они все разгуливают одни.

– Но мама, – протянули лисята, одновременно обиженно и стыдливо.

– Ни каких мама! Марш домой! А ты Охва, тоже хорош, знаешь, что они еще дети малые, все судачишь свои рассказы, – накинулась с криком мать на Охву, который хранил молчание.

– Не ругайте его, это все я. Я уговорил его рассказать нам историю! – заступился за него Шусик, отчего мать немного потупив взгляд, перевела его на Охву и, взяв себя в лапы, уже спокойнее проговорила:

– Прости Охва, я погорячилась.

– Ничего, впредь это послужит мне уроком! – улыбнулся ей Охва. – И кстати дети, хотел договорить.

«Это и позволило нам всем вчетвером пережить ту холодную и голодную зиму»

Закончил рассказ Охва, и проводив до выхода мать-лисицу и ее детей.

– Спасибо Шусик, выручил, – так же улыбаясь, проговорил Охва, и направился в свой дальний уголок, в который только он и мог пролезть.

– А ты, что не ложишься? Продолжения сегодня не будет, – послышался голос Охвы из темноты, которого хоть и не было видно, но ему было все хорошо видно.

– Что-то не спиться, – коротко ответил Шусик, сидя к нему спиной, возле входа в пещеру, довольно печальным тоном, который был знаком Охве, и он, не став его уговаривать, пожелав спокойной ночи, тихо засопел.

А Шусик еще долго сидел возле входа в пещеру, не сводя глаз с улицы, в которой хоть и невозможно было что-то разглядеть, но все искал взглядом кого-то и в ушах его эхом звучали слова Охвы.

– Они вернуться, вернуться…

Рассчитывая отдыхать до самого полудня, Охва был крайне удивлен, когда часов в десять, его разбудили чьи-то голоса, доносившиеся снаружи пещеры. Они были настолько звонкими и громкими, что смогли пробиться сюда сквозь глухие стены пещеры.

– Ну, сорванцы, сейчас я вам… – заворчал манул, выходя из своего темного угла, но встретив такой же вопросительный взгляд барсенка, которого. как и Охву разбудили эти голоса, он осекся и заковылял к выходу.

– Ну, кто здесь шумит? – проговорил громко Охва.

– А это еще что за детский сад? – воскликнул он, увидев, выйдя, что возле входа к нему, веселятся пятеро милых лисят, которые явно знали его и даже не обратили на него никакого внимания и продолжили задорно бегать, догонять друг друга, покусывать за уши, и дергать за хвосты.

– Прости Охва, что нарушили твой покой. – запыхавшись, подбежала к нему мама-лисица.

– Да, за ними не угонишься, – улыбнулся Охва.

– И не говори. Как только сказала им, что сегодня на пару часов будут с тобой, сорвались к тебе, не подождав меня. Охва, приглядишь за ними?

– Ну не расстраивать же детишек, – улыбнувшись, ответил он, и громко крикнул лисятам.

– Живо внутрь! Кто последний, того я укушу, – отчего все лисята тут же кинулись внутрь, расталкивая друг друга и даже пробежали по высовывающемуся Шусику из пещеры.

– Что-нибудь случилось? – молвил Охва, заглядывая в глаза матери-лисицы, которая печально проводила своих детей взглядом.

– Нет, просто наступают холода, их становиться тяжелее прокормить, вот и приходится отправляться на охоту к реке, – очнувшись, ответила она.

– Это мне знакомо… Но я про другое, – стал провожать лисицу манул.

– Ах Охва, меня терзают мысли, что я никогда больше не увижу Риша, – тихо проговорила она, опустив взгляд.

– Так всегда случается. Дети вырастают и покидают родной дом, чтобы отыскать новый, – задумчиво ответил ей Охва.

– Я знаю. Но вдруг он там сгинет?

– Послушай меня… – остановил лисицу манул и, развернув ее к себе лицом, молвил:

– Твой Риш храбрый и ловкий лисенок, он сможет найти верный путь. Тем более он не один, с ним Усену и Хис!

– Тебе легко говорить, у тебя нет детей! – огорченно проговорила лисица, на что Охва, умолк и неспеша побрел к себе.

– Прости Охва, я не хотела, – подскочила к нему лисица.

– Ничего, ты права. У меня нет своих детей, но есть те, кого я всегда буду помнить, и любить, – ответил ей сдержанно Охва, и, откланявшись, побрел к себе.

Мать-лисица, явно огорченная на себя, и свой длинный язык, проводила его печальным, сочувственным взглядом, и кинулась на охоту.

– Ну чтож, детишки, вы у меня в гостях и поэтому прошу успокоиться, – начал Охва, зайдя к себе и видя, что лисята носятся из угла в угол.

– Не хотите? Тогда, я ложусь отдыхать. Я старенький и вам надо бы отдохнуть, – зевнул Охва, и, прикрыв глаза, направился к себе.

А лисята тут же услышав нелюбимое слово, сразу притихли, а двое из них – те самые близнецы, тихо молвили:

– Мы успокоились и готовы слушать!

– Что изволите? – обернулся Охва, напустив на себя облачко непонимания.

– Продолжения, дедушка Охва, – молвил Шусик, заходя внутрь.

– Где был? – спросил как бы невзначай Охва.

– Дышал свежим воздухом, валялся в снегу, как обычно.

– О, это хорошая идея, а почему бы всем вам не поиграть на улице!

– Не-е-ет! – протянули лисята.

– А что так? Вы только посмотрите, какой погожий денек. Всюду лежит снежок, и ветерка нет.

– Охва, Охва! – загалдели лисята. – Ну, уж нет, дедушка, раз начали, так продолжите. Пожалуйста! – протянул Шусик, вытягиваясь в струнку.

– Да-а, – протянул Охва, смотря на все это со стороны. – С вами каши не сваришь, – и хотел было удалиться, но Шусик, увидев его намерение, собрал всех лисят под своей большой лапой, и молвил:

– Дедушка, не уходите.

На что Охва обернулся и, заглянув ему в глаза осознал, что для него, его повествование важнее, всего происходящего в округе.

– Ладно! – согласился Охва и занял свое место.

Лисята вмиг успокоились, а Шусик обратился в слух.

«Как вы знаете, свою первую весну в жизни, ждут с нетерпением и неким трепетом. И это связано не только с буйством красок, просыпающейся ото сна природы…

С весной приходит чувство некой легкости, полета, тебя одолевают букеты чувств, неведанных прежде. Именно весной нам хочется жить, а не существовать. Но я свою первую весну, точнее вторую, если считать первую, когда я был еще слепым беспомощным котенком, ожидал с некой тревогой в сердце. Если не сказать больше – со страхом.

Это чувство усиливалось с каждым днем. Я не мог не спать, ни есть, не думать, о чем другом. Ведь мне и моим братьям предстояло совершить свой первый взрослый поступок, а именно – оставить родной…»