Ханс Улав Хамран - Кубик Рубика и пятый битл

Смеясь, они вылезли из воды, а после вытерлись полотенцами и стали болтать. Как ни в чем не бывало. Солнце за ними уже зашло, и небо покраснело. Зрелище это было бесконечно прекрасным. Затем девушки оделись и подошли к нам.

– Холодная вода? – спросил Бригт.

– Чудесная!

Девушки завернули за валуны позади нас и скрылись из вида. Перед нами вновь лежало море, ровное и спокойное.

– Не зря мы столько на великах тряслись, – сказал Фруде.

Мы сидели и смотрели на залив. По-моему, разговаривать никому из нас не хотелось. Похолодало, и мы залезли в спальные мешки. Бригт пододвинул примус, и немного погодя мы услышали умиротворяющие гудение газа.

– Как тебе тот альбом U2? – спросил Бригт, потянувшись за кофейником, уже полным воды.

Мы собирались у Фруде дома и на новом магнитофоне переписывали и этот альбом, и The River, и The Wall. На это нам понадобилось три вечера, потому что каждому хотелось иметь все три альбома на кассетах, а значит, нам и проиграть каждый альбом пришлось по три раза. Громкость Фруде настраивал вручную, поэтому результат превзошел все ожидания. Мы даже названия песен переписали на обложки.

– Охрененно крутой альбом! – ответил я. – Там, может, некоторые песни чуть похуже, но музыка очень искренняя и настоящая, а мне такая нравится.

Бригт понимающе кивнул.

– Исполнение очень похоже на «Битлз». Тут тоже гитара, бас и ударные.

– Если у них и следующий альбом такой же хороший будет, я и его куплю.

– А кстати, вы знаете, что «Пинк Флойд» будут кино снимать по мотивам The Wall? – спросил Бригт.

– Кино? – удивился я.

– Концептуальный фильм. Но у нас-то его вряд ли покажут.

– На прошлой неделе The River занял третье место в чартах «ВГ», – сказал Фруде, – я думаю, что он и на первое скоро выйдет.

– Ну, тогда ты вообще прогрессивный, – откликнулся Бригт.

Фруде просиял от такой похвалы, а я почувствовал укол зависти.

Я не выпускал кубик из рук. Теперь уже почти совсем стемнело, но цвета я различал. Время от времени мои попытки заканчивались тем, что я портил уже собранные стороны, но сейчас удалось сохранить и синюю, и белую стороны. Я повернул кубик еще раз. И выпрыгнул из спальника.

– Чего, муравей в спальник заполз, что ли? – спросил Бригт.

– Поучилось! – Приплясывая вокруг примуса, я тряс рукой с зажатым в ней кубиком. – Я сложил кубик Рубика! – Я бросил кубик Бригту и припустил к морю, а там крикнул в сторону залива, – Юлия, я гений!

Мы почти заснули, когда Фруде, глядя в небо, вдруг заговорил:

– Думаете, они в обнимку спят?

– Кто? – не понял я.

– Леди Ди. Думаете, она в сне обнимает Чарльза?

– Спи давай! – скомандовал Бригт.

Директор вытер пот со лба и продолжил:

– Наверное, сидящим тут ученикам мои слова покажутся странными, а сидящие тут родители сочтут их еще более странными, но именно наши сегодняшние выпускники будут строить будущее Норвегии. Что бы вы ни думали, сейчас я вижу перед собой будущих лидеров.

Я посмотрел на Бригта. Если среди нас и были будущие лидеры, то подходил на эту роль только он, но сейчас этот лидер, похоже, вообще не слушал директора.

Я уставился на пол и разметку, сделанную тут для всяких спортивных игр, о которых я и понятия не имел. Прямо подо мной была нарисована красная линия. Под стулом Юлии она делала поворот и упиралась в другую линию, синюю, а та исчезала под стульями Сёльви и Гюнн. Что все эти линии означают, я не знал. Думаю, у нас в Хаугеосене этого не знал никто, даже учитель физкультуры. Мы все равно ни во что, кроме вышибал и флорбола, не играли. А эти разноцветные линии складывались в какой-то бессмысленный рисунок. Почти как квадратики в кубике Рубика.

В тот день, когда я собирался продемонстрировать Юлии мою гениальность, мама вновь слегла. Произошло это, потому что Харальд купил мопед, «Темпо-Корвет-68», из-за которого я безгранично завидовал брату. Мама очень переживала, говорила, что это невероятно опасно, и в конце концов слегла. Папа все выходные подкручивал что-то в «лорелей».

Когда мы собрались уходить, папа вышел из-под навеса, вытирая тряпкой вымазанные машинным маслом руки.

– Ничего, она свыкнется. Поезжайте.

– Это уж совсем ни в какие ворота, – сердито сказал Харальд. Он поднял мопед и вывел его на улицу. – Целая трагедия из-за какого-то мопеда.

Он нажал на стартер, но двигатель и не думал заводиться.

Харальд всегда злился, когда мама плохо себя чувствовала. Если такое случалось, он целыми днями пропадал у приятелей и дома почти не появлялся. Когда я защищал маму, он говорил, что ей надо просто взять себя в руки. Сложность заключалась в том, что чем больше он отдалялся, тем сильнее на меня давила ответственность.

Харальд давил на стартер, мопед трясся, но не заводился.

– Надо проверить, может, зажигание не работает. – Папа вытащил свечу зажигания, а Харальд снова надавил на стартер. Зажигание работало отлично. Папа вернул свечу на место.

– Разгоню его. – И Харальд побежал под горку рядом с мопедом. Где-то на полпути вниз он запрыгнул на седло. Двигатель тихо и грустно загудел, но вскоре звук изменился, и спустя секунду мопед ожил. Внизу Харальд развернулся и поднялся обратно к нам. Я протянул ему шлем.

– Сегодня вечером карбюратор почистим, – сказал папа, а Харальд опустил забрало.

Потом мы стояли и смотрели ему вслед. Харальд поступил в школу во Фредрикстаде, на курс общих предметов. Мне оставалось лишь мечтать о той свободе, к которой мчал его сейчас мопед.

– Тебе будет грустно ездить в школу без Харальда? – спросил папа.

– Немножко, – признался я.

– У тебя же Фруде остался.

– Ну да. Ой, я уже опаздываю.

Папа молча смотрел, как я вывожу из гаража велосипед.

– Не переживай из-за мамы, – сказал он.

– Думаешь, она долго проболеет?

– Да нет же, скоро опять повеселеет. Не думай об этом. Зато, когда ты решишь завести себе мопед, тебе будет проще: основной удар Харальд на себя уже принял.

Я выехал на улицу, а папа по-прежнему тер руки тряпкой.

Мне было неспокойно. Я радовался, что увижу Юлию, но одновременно расстраивался, потому что каникулы кончились и надо возвращаться в школу. Сейчас еще и мама слегла. Мы с Фруде ехали по направлению к Хауге, и я радовался, что у меня есть Фруде.

– Ты рад, что снова Сёльви увидишь? – спросил я.

– Да я больше не влюблен.

– Как это?

– А все прошло.

– И ничего больше не чувствуешь?

– Наверное, оно и к лучшему. У меня все равно шансов не было. Может, еще в кого-нибудь влюблюсь.

– Да наверняка. Девчонок полно.

В том, что Фруде и правда был по-настоящему влюблен, я сомневался. Если бы его чувства были хоть чуть-чуть похожи на те, что я испытывал к Юлии, они так просто не прошли бы. Возможно, ему тогда просто захотелось что-то сказать. Больше я выспрашивать не стал, а чтобы поддержать разговор, сменил тему: