Павел Шаров - Пашка с Макаронки. Мальчишки военных лет

Тузик рычал совсем рядом, обнажая огромные клыки. Но длинный поводок был недостаточно длинным, и Пашка благополучно приземлился, показав Тузику язык. Он хотел уже удрать на откос, но оглянулся. Тузик перестал рычать и гавкать и, жалобно поскуливая, смотрел то на Пашку, то туда, куда ушли его незадачливые хозяева. Он как бы умолял Пашку вернуться. Ведь ему теперь влетит за то, что упустил нарушителя. Пашка подошел к собаке на безопасное расстояние и сказал:

– Не переживай, Тузик. Тебя только обругают, а у меня чужой фотоаппарат отобрать могут. Так что потерпи, ты хорошая собака, а вот хозяева твои – дураки.

И Пашка ушел, оставив Тузика переживать разлуку.

Итак, надо добежать до вышки и, если солдат отстал, бежать дальше до высокого крутого откоса, а дальше… ищи потом ветра в поле. План был правильный, но жизнь часто вносит свои коррективы. Один из энкавэдэшников в штатском, увидев начало погони, вышел на шоссе и спокойно пошел в том же направлении, куда бежал Пашка, правильно полагая, что этот шустрый паренек его будет обгонять. В тот момент, когда Пашка догнал энкавэдэшника и готов был уже свернуть направо, к вышке, он неожиданно получил подножку и оказался в чьих-то цепких руках.

«Все! Добегался», – подумал Пашка, не теряя еще надежды удрать на откос. Но она растаяла, когда рядом оказались два запыхавшихся охранника в солдатской форме. В их руки и был передан Пашка.

«От этих не вырвешься, – подумал он, – «специалисты!»

А «специалисты» вели взлохмаченного Пашку в рваной одежде мимо его родного жилдома, и, кажется, весь дом высыпал посмотреть на этого «челкаша», которого наконец-то поймали. Кто-то из толпы соболезновал:

– Куда вы его ведете! Малец ведь еще!

А кто-то, глядя на бедняцкую одежонку Пашки, напротив, торжествующе изрек:

– Хулиганье! Совсем распоясались!

Пашке стало стыдно. Он, как затравленный зверек, озирался по сторонам, ища поддержки и понимая, что защиты ни от кого не найдет.

Его привели к главному входу в тюрьму. Это была просто проходная, только с железными дверями. Дальше они подошли к высокой стене, за которую вела массивная металлическая дверь. Она лязгнула, и Пашка оказался в самой тюрьме. На ее территории было несколько трехэтажных зданий из красного кирпича с зарешеченными окнами.

Пашка со своими друзьями часто вылезал через чердак на плоскую крышу жилдома и наблюдал за прильнувшими к решеткам бледными лицами заключенных. Теперь он находился там, рядом с этими красными зданиями, в окнах которых он когда-то наблюдал серые, замученные лица. Открылась дверь в одно из зданий, и Пашку повели по коридору. Он сбился со счета, сколько дверей открывалось перед ним. Поднялись на второй этаж и пошли по коридору, открылась дверь в одну из камер, и его втолкнули туда. Наверху маленькое окошечко с решеткой, на полу килограммов пять только что выдранной моркови без ботвы. Он оглянулся. В двери открылось небольшое круглое отверстие, и в нем показался глаз надзирателя. Отверстие закрылось, и Пашка остался один сам с собой и с кучей моркови.

«Понятно, – подумал он, – морковь – это вещественное доказательство».

Мелькнула игривая мысль: «А что если сожрать ее всю, вот и нет доказательств».

«Много, – решил Пашка, – не съем. А потом, она вся в грязи: дизентерию подхватишь».

Время тянулось медленно, но минуты и часы не ощущались. Как будто их не было. Пашка не знал, сколько просидел на куче моркови. На цементном полу сидеть было нельзя: простудишься. Без часов ощущение времени пропало. И Пашка стал заполнять его воспоминаниями.

Вот он – пятилетний мальчуган. Взрослые говорили, что он родился в 1932 году. Что это означает, он тогда не понимал, так как до тысячи еще считать не умел. Живут они с мамой и папой в Муроме, в маленькой полуподвальной комнатушке. Дом большой, двухэтажный. Наверху живет хозяин дома, дедушка Григорий. Внизу – несколько семей родственников, которые берут Пашку на руки и поднимают высоко-высоко, чтобы он сорвал яблочко. Яблоки растут в большом саду рядом с домом. Он еще пока по деревьям лазать не научился, но по забору – вполне сносно. Дедушка – машинист на паровозе, а еще он очень хорошо делает сапоги, и поэтому к нему часто приходили важные гости в черных кожаных тужурках, которым дедушка делал эти сапоги. Часто, когда к нему приходили гости, из кухни с первого этажа им носили жареное мясо. Что такое жареное мясо, Пашка не знал, но чувствовал, что это вкусно.

Потом Пашка заболел. Когда он уже стал большим и пошел в школу, мать рассказала, что он болел то ли скарлатиной, то ли дифтеритом, то ли и тем и другим одновременно. Свободных мест в больнице не было, и отец не уходил из нее, держа Пашку на руках, пока главный врач не сдался и не принял ребенка в эту больницу. Пашка пролежал там без памяти одиннадцать дней. А когда очнулся, первое, что он увидел, было существо с тонкой-претонкой шеей и огромными удивленными глазами. Это существо сидело в такой же койке, как и Пашка. Они глядели друг на друга и удивленно хлопали глазами. Каждый из них думал: «Это как же можно быть таким тощим?» А еще он тогда запомнил на всю жизнь острый запах рисового супа. Когда Пашку взяли домой, ему еще долго мерещилось что-то страшное. То волки на улице, то в окно вдруг заглянет красно-коричневая рожа страшной обезьяны. Однажды Пашка нарисовал человечка: большой кружочек, а над ним поменьше, точка, точка – глаза, черточка – рот, палка, палка – руки, палка, палка – ноги. Нарисовал, и вдруг этот человечек начал двигаться. Пашка закричал и забился в истерике. Шло время, страхи постепенно уходили и вскоре совсем пропали. Пропал и дедушка. Куда – никто не говорил. Тетя Груша говорила, что его подвели знакомства. Делал, делал сапоги всяким усатым дядям в галифе и кожаных куртках, вот его и забрали. Больше Пашка дедушку Григория не видел.

Шел 1937 год, и семья Пашки переехала. Стали жить в городе Павлово-на-Оке в доме, где родилась Пашкина мама Евстолия Ивановна. Жизнь в Павлове тоже оставила в памяти много впечатлений.

Во-первых, пятилетний Пашка впервые попал в настоящий коллектив. Каждое утро папка отвозил его на саночках в детский садик, где у каждого ребенка был свой шкафчик-пенал для одежды. А чтобы дети не путали пеналы, у каждого на дверке шкафчика свой рисунок. У кого – самолет, у кого – кораблик, у кого – курица. Отец нарисовал на дверке Пашкиного шкафчика красивого гуся, которым Пашка очень гордился.

Гордостью всего садика был построенный во дворе из снега большой корабль с трубой и красным флагом. Над созданием этого монумента трудилась под руководством воспитателей вся ребятня, включая самых маленьких.