Уильям Кьюл - Мой друг Роллинзон

Слышать это от Плэйна было весьма лестно.

– Я бы очень хотел, – поспешил ответить я. – Надо будет играть по утрам. Если бы только мне удалось владеть мячом, как Филлипс…

– Если… если… – передразнил Плэйн. – Бросьте вы ваше «если». Однако вам пора идти, а то вы не успеете купить себе полочку.

Я тотчас же отправился за Роллинзоном. Когда я передал ему мой разговор с Плэйном, Роллинзон, как я и ожидал, очень обрадовался.

– А ведь это идея, старина! – воскликнул он. – Плэйн всегда говорит то, что думает. И до конца этого семестра я увижу, как ты отправишься с ними в Лоубридж, и в Релль, и в Дэнстер, – словом, всюду. Ты счастливец!

Затем мы поспешили в Лейбурн к Хоуэльсу. Там был хороший выбор книжных полок и шкафчиков, и было очень интересно посмотреть и полюбоваться на некоторые вещи, которых мы не могли купить в настоящее время, но которые когда-нибудь в другой раз могли нам понадобиться. Мы выбрали полку в три этажа, сделанную из бамбука и ивовых прутьев, и когда мы расплатились за нее, то оказалось, что у нас остается еще целый час до того времени, когда нам необходимо вернуться в школу.

– Не пойти ли нам назад по Фречфилдской дороге? – предложил Роллинзон. – Времени много, и мы успеем.

Фречфилд находится милях в пяти от Лейбурна, но если идти по Фречфилдской дороге, то можно выгадать почти целую милю. По этой-то дороге мы и отправились. Мы шли быстро и весело, а болтали еще веселее, чем шли. И когда разговор о полках и крикете был окончательно исчерпан, мы, естественно, вернулись к вопросу о загадочной премии.

– Я все думаю о своем дяде Марке, – сказал Роллинзон. – Хочу завтра написать ему об этом.

– О чем? – спросил я.

– Хочу уведомить его о премии. Чтобы он не удивлялся, если мне действительно это удастся.

– Что же, ты думаешь, он скажет? Конечно, он ничего не будет иметь против. Он даже рад будет вернуть назад свои деньги, ведь он так дорого их ценит.

– О, я не думал, что он может иметь что-нибудь против. Скорее он посмеется и скажет, что цыплят по осени считают. Но знаешь, ведь он все-таки не получит назад всех своих денег.

– Что? Ты думаешь, что стоил ему дороже пятидесяти гиней, с тех пор как поступил сюда?

– Ах, нет, не то…

Он остановился, как бы соображая, говорить ли ему дальше. Я не обратил на это внимания в ту минуту, хотя позже вспомнил, но как раз в это самое время нечто другое привлекло мое внимание.

– Эй! – сказал я. – Ведь мы на мосту. А вон и поезд идет.

На том самом месте, где нам надо было сойти с Фречфилдской дороги в сторону Берроу, находится большой мост, под которым проходит линия Юго-Западной железной дороги. С моста отлично видно вокруг на большое расстояние, так как это открытое и ровное место. И вот вдали на линии показался пассажирский поезд, который с очень большой скоростью подвигался к нам.

Я взглянул на часы.

– Это, должно быть, ирландский поезд, – сказал я. – Теперь самое время. Нам посчастливилось.

Мы поднялись на каменную стену моста и стояли там в ожидании, облокотившись на решетку. И для меня, и для Роллинзона было огромным удовольствием стоять на мосту в то время, когда под ним проходит курьерский поезд, и наслаждаться оглушительным шумом и сотрясением, которое он производит. Мне кажется, многие согласятся со мной относительно того, как это приятно. Мы с Роллинзоном уже много раз испытывали это удовольствие на этом самом мосту. Было так забавно ждать, пока локомотив вступит под мост, и тогда бежать что есть силы к противоположному концу моста, чтобы успеть застать момент, когда поезд выйдет из-под него. С обыкновенным поездом нам иногда удавалось добежать раньше, чем успеет выйти последний вагон, но с курьерским было далеко не так. И при этом стоял такой грохот, шум и гул, что, казалось, мост рушится.

Когда мы заняли наши обычные места у стены, я случайно взглянул вниз на Фречфилдскую дорогу. Это был мимолетный взгляд, и в ту минуту я почти не отдавал себе отчета, что я вижу. Какой-то путник шел по направлению к нам – рослый, статный человек в шляпе-панаме [9] Пана́ма – здесь : итальянская шляпа из белой соломы. и с тростью в руке. Он был от нас на расстоянии полета камня. Между ним и нами по краю дороги виднелась группа чистеньких маленьких домиков, стены которых были обвиты зеленью. Из одного домика вышла женщина и стала у забора, поглядывая то в ту, то в другую сторону дороги. Потом я услышал, что она кого-то кличет по имени. Вероятно, она звала своего ребенка, и так как нас это никоим образом не касалось, то я отвернулся и стал глядеть на приближающийся поезд.

Все остальное совершилось с ужасной быстротой. Я преспокойно соображал, что через одну минуту поезд будет уже у моста, как вдруг услышал голос. Это был голос ребенка, и прозвучал он где-то очень близко от нас, но что именно говорил ребенок, я не разобрал.

Я быстро огляделся вокруг и убедился, что около нас несомненно никого не было. Однако ведь я отчетливо слышал, что голос прозвучал совсем рядом. Тут снова стало слышно, что женщина зовет кого-то, а в ответ опять раздался детский голос. На этот раз ребенок весело смеялся. Затем я сразу понял, что происходит, когда увидел, что Роллинзон влез на самый верх стены моста (она была нам приблизительно по плечо) и смотрит вниз. Я сделал то же самое.

Когда я заглянул вниз под арку моста, то увидел именно то, что искал. На самой линии стоял маленький мальчик, лет трех. Каким-то образом он спустился сюда и теперь стоял, расставив свои маленькие ножки, на самых рельсах. Глядя по направлению подходившего поезда, малютка размахивал ручонками и что-то весело лепетал. Его-то голосок я и слышал.

Мне некогда было раздумывать, каким образом такой крошка пробрался сюда и понимает ли он, что идет поезд. Я почувствовал, что сердце мое сжалось от ужаса, и увидел, что Роллинзон спустился по стене и бежит к деревянной изгороди, отделяющей железнодорожный путь от дороги. Я слышал, как он вскрикнул и как в ту же минуту громко закричала женщина у домика. Она заметила, как побежал Роллинзон, и сразу догадалась, в чем дело. Я поспешил за Роллинзоном. Изгородь была довольно высокая, но между двумя нижними перекладинами был достаточный промежуток, и он проскользнул через него. Лишь только он сделал это, поезд дал свисток. Он уже огибал поворот у холма и со страшным шумом спускался в лощину. В эту минуту я был положительно вне себя. Ребенок обернулся к нам и смеялся, спокойно продолжая оставаться на рельсах. Перед нами было еще два препятствия, а именно: канава с зеленой тинистой водой и целая сеть телеграфных проводов. Рельсы, на которых стоял ребенок, находились футах в трех-четырех от канавы.

Раздумывать, как поступить, Роллинзону было некогда, но часто бывает, что это к лучшему. Именно так случилось и на этот раз. Роллинзон перепрыгнул через провода, держась за них левой рукой. Правую руку он протянул, чтобы схватить ребенка за воротник. В этот момент я увидел надвигающийся с грохотом и свистом локомотив… Роллинзон сильным движением дернул ребенка к себе.