Ф. Энсти - Шиворот-навыворот

Коггс и Кокер приветствовали его как равного, а Сиггерс, невысокий, худенький и остролицый, в щегольской шляпе, рубашке с воротничком и подковообразной заколкой, протянул: «Как дела, старина?» с томными интонациями завзятого денди.

Кроме того, там еще были Биллком, мальчик с розовыми щеками и сладким голосом, и Киффин, который чувствовал себя в обществе школьников столь же неуютно, что и мистер Бультон. Он держался в стороне и сильно нервничал.

Поль понял, что если он не сделает над собой усилие, его так и будут считать Диком, и эта угроза заставила его принять такое

решение. Хотя его внешность и фигура могут сбивать с телку окружающих, он должен вести себя и говорить, как и подобает джентльмену его лет и положения. Следовательно, он должен преодолеть страх перед доктором и вести себя во время путешествия в Родвелл Маркет так, словно он по-прежнему Поль Бультон, коммерсант, дабы подготовить доктора к тем признаниям, что он услышит от Поля по приезде. Купе вагона с мальчишками, которые будут глазеть и подслушивать – не самое удобное место для таких признаний.

Станционный служащий попросил пассажиров занять свои места. Возник и Джолланд, все это время неизвестно где пропадавший. Появился он со стороны буфета и украдкой смахивал с себя крошки. Ему удалось присоединиться к товарищам незаметно для доктора, после чего все сели в вагон первого класса – в том числе и Поль.

Поезд набирал скорость. Доктор читал вечернюю газету с видом сурового неодобрения. Поль Бультон, сидевший как раз напротив наставника, вдруг испытал прилив нового и весьма неприятного чувства робости.

Он понимал, что если хочет обрести свободу, то должен побороть в себе это чувство. Теперь или никогда ов обязав доказать, что является вовсе не зеленым юнцом, как может показаться ва первый взгляд. Надо было говорить и действовать. Слова и поступки должны полностью соответствовать его внутреннему «я», спрятанному под столь нелепой наружностью. И все же с каждым новым телеграфным столбом, пробегавшим в окне, сердце опускалось в пятки.

«Пусть сначала он что-то скажет сам, – подумал про себя Поль, – а я уж пойму, что ответить». Но в этом его решении было куда больше страха, чем осторожности.

Наконец доктор доложил газету и, по-хозяйски оглядев своих питомцев, заметил:

– На сей раз, дети, каникулы у вас получились необычайно длинными погода оказалась на редкость неблагоприятной. Теперь придется трудиться изо всех сил, чтобы наверстать упу ценное. Я намерен сократить пасхальные каникулы на неделю, чтобы компенсировать потерю.

Это сообщение было выслушано школьниками с явным унынием, а Полем с удовлетворением. Он даже на время забыл о своих горестях.

– Я в высшей степени рад это слышать, – сказал он самым искренним тоном. – Отлично придумано. У школьников и так слишком большие каникулы. Ума не приложу, почему родители должны страдать из-за какого-то снегопада. Приятного мало, когда здоровый верзила слоняется по дому, не знает, чем заняться, и только ест в три горла.

Грабитель, горячо отстаивающий частную собственность, или овца, осуждающая вегетарианство, не произвели бы на слушателей более ошеломляющего эффекта.

Дети пробудились от своих грустных мыслей и не поверили своим ушам: исходи эти речи не от старого и верного соратника, они вызвали бы презрение и отпор. Но теперь этот монолог был воспринят с явным восхищением. Затаив дыхание, школьники следили, к чему же клонит их приятель.

Доктор не сразу оправился от потрясения, в которое его привели эти слова. Затем он сказал с мрачной улыбкой:

– Саул среди пророков! Твои чувства, Бультон, похвальны, если они, конечно, искренни. Повторяю – если они искренни. Но я вынужден отнестись к ним с подозрением. – Затем, как бы жел.ая сменить опасную тему, он спросил: – Как вы провели каникулы, дети?

Никто и не попытался ответить на этот вопрос, воспринятый школьниками в качестве чего-то вроде «как поживаете», когда собеседник вовсе не интересуется вашими делами. Тем более, что доктор, не ожидая ответов, продолжал:

– Я возил сына Тома в Лондон. За неделю до Рождества мы посмотрели постановку «Агамемнона» в театре «Сент Джордж Холл». Как вам, должно быть, известно, это трагедия знаменитого греческого поэта Эсхила. Мне было очень приятно, что Том выказал интерес к постановке пьесы, отрывки из которой он читал в хрестоматии.

Никто не отозвался, за исключением мистера Бультона, который буквально ринулся вперед, отчаянно стараясь показать свою обычную покорность.

– Возможно, я покажусь старомодным, – сказал он. – Скорее всего, так оно и есть, но я решительно против того, чтобы детям показывали драматические представления любого рода. Это выбивает их из колеи, сэр.

Доктор Гримстон промолчал, но, оперевшись руками о колени и поджав губы, некоторое время испепелял взглядом своего юного критика. Затем, многозначительно кашлянув, снова углубился в газету.

«Я его обидел, – мелькнуло у Поля. – Впредь надо быть осторожнее. Ничего, я с ним еще успею объясниться «. Поэтому при первом же удобном моменте он сказал:

– У вас, я вижу, вечерняя газета. Нет ли важных новостей?

– Нет, сэр, – коротко отозвался доктор.

– Сегодня я читал в «Тайме», – говорил Поль, изо всех сил стараясь сочетать общительность с информативностью, – что урожай камфары в этом году будет очень скудным. Что касается камфары, то самое любопытное заключается в том, что японцы... – он решил постепенно перевести разговор на тему колониальных товаров, дабы открыть глаза доктора на то, что с ним приключилось, но успеха не имел.

– Благодарю вас, Бультон, но я знаю, как добывается камфара, – с леденящей вежливостью отозвался доктор.

– Я лишь хотел заметить, когда вы меня перебили, – не унимался Поль,ибо скорее всего об этом вы не знаете, что японцы... никогда не...

– Хорошо, хорошо, – с нетерпением в голосе снова прервал его Гримстон.Может быть, японцы и впрямь никогда чего-то там ие делают, но я надеюсь найти способ сам ознакомиться с вашими познаниями о японцах.

Прежде чем опять углубиться в чтение, он посмотрел поверх газеты на негодующего Поля, вовсе не привыкшего, чтобы его не слушали, не столько с подозрительностью, сколько с нарастающим удивлением: что случилось с этим учеником за время каникул, почему шалун и озорник вдруг превратился в первостатейного педанта и резонера.

«Он не вежлив, даже просто груб, – думал Поль, – но я не сдамся. Я уже пробудил его любопытство. Это шаг вперед. Он уже понял, что-то не так». И Поль снова подал голос.

– Вы, кажется, курите, доктор Гримстон. Поезд нигде не останавливается, а сигара после обеда – великая вещь. Я мог бы предложить вам сигару, если желаете.