Владимир Соколовский - Мальчишки, мальчишки...

Сама она сидела и вела разговор со сватьей, Александрой Васильевной, зашедшей в гости. Сватья была бабушкой младших Бушуевых со стороны отца, Юрия Андреевича. А внуков у двух бабушек было много: пятеро. Так что разговор получался большой. Всех ведь надо обсудить, вспомнить всё их озорство. Как же: кто в лужу упал, кто сапог в грязи оставил, прибежал домой босой на одну ногу, кто двойку схватил в школе, кто до того задразнил козу, что она без памяти кинулась его бодать. Ну да что же, ребята без озорства не бывают! Не всегда, опять же, озоруют, когда и помогут, и по дому поработают, и мамке на ферме пособят, и пятерку из школы принесут.

Тихий, ясньш день уходил и вот-вот должен был обернуться таким же вечером.

— А ведь это стадо замукало, сватья, — сказала Александра Васильевна.

— Стадо, сватья.

— Надо ведь корову заганивать, сватья.

— Надо, сватья.

— Ну, я ино пойду ее заганивать, — Александра Васильевна поднялась с табуретки, пошла через другую комнату к двери и вдруг всплеснула руками, закричала истошно:

— Ой, да ведь мы горим, сватья!!!

Но Александра Васильевна ошиблась: горел не бушуевский дом, а другой, стоящий наискосок через дорогу Просто дым проник в избу и напугал бабушку.

Горел совхозный дом, в нем жила семья Матвеевых. Хозяйка дома, Екатерина Матвеева, уехала в тот день в райцентр, в Большую Соснову, троих детей оставила на стариков, своих родителей. А дедушка с бабушкой ушли тоже по своим делам, заперев ребят на замок. Насыпали им сырых подсолнечных семечек: «Ешьте, ребята!» — и ушли.

Ребят было трое, три девочки. Младшая, Надя, — еще грудная, ей было всего три месяца, она лежала в кроватке. Люде исполнилось четыре года, Вале — шесть лет.

Сидели они, сидели взаперти, грызли сырые семечки, и скоро семечки эти им надоели. Невкусные, не колются, ползут дряблой кашицей.

— Надо нам их поджарить, — заявила старшая, Валентина.

— Давай, давай семечки жарить! — завизжала с восторгом Люда.

Набрали газет, всяких бумажек, разложили по полу среди сеней. Надергали со стен мох — его тоже в костер, он хорошо горит. Чиркнули спичкой.

Сухая бумага и мох взялись моментально, метнулись вверх высоким пламенем. Девочки этого пламени испугались, ойкнули, убежали в избу. А пламя все шире, все больше. И добралось до стоящей тут же, в сенях, бутыли с бензином.

Ка-ак тут полыхне-ет!!

Раздался взрыв, горящий бензин через открытую дверь, через порог бросило в избу. Там сразу занялись пол и стены. Дым, огонь полыхает, ничего не видно. Надюшка ревет, заходится в кроватке.

Страшно девчонкам! Забились они по углам избы, кашляют, визгают тихонько от ужаса. Вот что значит озорничать с огнем! Поджарили, называется, семечек.

Услыхав крик: «Ой, да ведь мы горим, сватья!» — бабушка Вера Захаровна побежала в сени, зашарила там, разыскивая топор. Будь он неладен! Когда не надо, так только его и видишь, вечно на глаза попадается, а когда надо, так и не найдешь…

Пока она бегала в поисках топора, бабушка Александра Васильевна вместе с Витей выскочили из дома и побежали к горящей избе. Сзади тявкал, заливался старенький песик Мухтар.

На пожар они прибежали не первыми — под окнами уже метался цыган Егор. Он с весною приехал в деревню, узнать, не найдется ли для него на лето работы по кузнечной части.

— Лом, лом надо! — закричал Егор, увидав подбегающих людей. — Замок с двери сбивать!

От дома Бушуевых уже бежала с топором Вера Захаровна.

— У них ведь ребята дома, сгорят ребята-то, сватья! Некогда с дверями возиться, давайте окно курочить!

А в избе дым, огонь уже полыхает вовсю. Страшное дело!

Рама без створок, одинарная, раскрыть ее нельзя, высадить снаружи — тоже. Что делать?

— Ой, никак топор-от не подниму, Егор, сватья, Витюшка, помогайте!

Да и бух по раме обухом! Стекло в одной половинке дзынькнуло, улетело внутрь с обломками. Дым повалил в отверстие.

— Эй, ребята! — закричала бабушка Вера Захаровна. — Бежите к окну, прыгайте!

Никто не бежит, не прыгает, только огонь бушует внутри избы по-прежнему. А окно высоко, взрослому, тем более, старому человеку, не залезть в него, не дотянуться до дыры в выбитом стекле. Да и дыра-то слишком мала.

Бабушка Вера Захаровна повернулась к Вите:

— Придется тебе, Витюшка, за девками лезти. Как больше быть, не знаю. Сгорят девки! Глянь-ко, как там заполыхало! Давай… тихонько только.

— Я сейчас, бабушка! — Витя отбежал назад, потом разбежался, прыгнул и исчез в прогале рамы. Только пятки мелькнули в воздухе.

А внутри — жарко, огонь полыхает кругом, дым ест глаза. Где они, девки-то? Остановился, покричал: «Эй, эй, где вы?» А они затаились, молчат — боятся. Витя двинулся вдоль стены, на розыски.

Старшую нашел быстро, она была недалеко от окна, сидела на корточках и хлипала в ладошки. Витя схватил ее, потащил к окну, стал выталкивать. Она еще не поддавалась, упиралась.

— Пихай ее скорее, Витюшка! — кричали обе бабки. — Пихай, мы ее удержим!

Вытолкал ее, наконец, кинулся искать другую. Та была в дальнем углу, в полуобмороке. Он протащил ее по полу, поднял, просунул в окно бабкам и цыгану.

— Маленькую, маленькую давай скорее, Витюшка! Она в кроватке!

От жары и дыма Витя уже плохо соображал, голова болела, душил кашель, воздуха не хватало, но он снова побежал вдоль стен, отыскивая кроватку. Сунул в нее руки, схватил маленькое существо и понес к окну.

— Держи, бауш!

— Оп-па! Все ли тут? Сам-от давай, Витя, падай оттоль скорее!

Витя пролез в окно, спрыгнул на землю, не удержался на ногах и упал. Встал, покачиваясь. Лицо у него было белое, как бумага. Только веснушки светятся на нем. Вот ведь как! Когда лез, когда искал по горящей избе девчонок, когда подавал их в окно — вроде, не было никакого страха, одна только мысль: «Скорее, скорее надо делать, а то сгорят девки!»

А теперь, стало страшно. Стоит, весь белый, молчит.

И цыган Егор стоит, молчит.

Стоят бабки, тоже молчат.

Вдруг одна опомнилась:

— Ой, Витюшка! Ведь тебе сегодня десять лет стукнуло, ты не забыл?

— По примете, — встрепенулась и другая, — как человек день рождения встретил, какое главное дело в нем сделал, то дело ему и весь год делать. Тебе теперь, Витюшка, стало быть, целый год пожары тушить да ребят из них таскать!

И обе засмеялись.

Что ж, теперь можно и посмеяться. Хоть пожар и не потушен, дом еще горит, да ведь людей-то в нем уже нет! Всех вынес из огня пионер Витя Бушуев.

Семья у Бушуевых, я уже говорил, большая. Кроме Вити, в ней есть еще Эдик — самый старший. Витя — второй, а дальше идут девочки: Света, Марина и Оля. Все веселые, голубоглазые, веснушчатые.

Любой человек, выросший в многодетной семье, скажет: старшие дети в ней — великие труженики. Ведь кроме заботы о младших, еще одна ложится на них забота: хозяйство. Как в деревне содержать такую семью без своего хозяйства: коровы, теленка, поросят, куриц? А за всем нужен уход. Один сенокос сколько забирает сил и времени. Взрослые просто не могут все сделать сами: им еще и свою работу в совхозе надо делать. Вот и растут дети в каждодневных трудах и заботах. В этих делах, в мыслях о том, что тебе надо сделать то-то и то-то, без всяких напоминаний, и рождается великое чувство — ответственность. За себя, за свои поступки. За поступки других. За то, что кто-то попал в беду.