Валерий Медведев - Сверхприключения сверхкосмонавта

— Вот именно, не оттуда, — перебил я её. — Не десять граммов муки, а один стакан муки, иначе будет не пирог, а…

— А здесь написано, что надо взять десять граммов муки, — сказала Нина.

— Значит, опечатка, — сказал я. — Посмотри в конце, есть опечатка или нет?

— Действительно, опечатка, — сказала Кисина, осмотрев вклейку в. конце книги. — А вообще вы правы, Юра, и ты хоть сверхздоровый человек, — продолжала Кисина, — но ты болен болезнью, которая у космонавтов называется… человеко-психологической несовместимостью… Третьей стадии… Тяжёлой и, по-видимому, неизлечимой формой…

— У них есть такие болезни, а у сверхкосмонавтов, — сказал я, — нет такой болезни! И не может быть! И вообще, ребята, сейчас уже семь часов пятьдесят две минуты тринадцать секунд. Завтра я поступаю сразу в три института: в театральный, в литературный и в консерваторию. Теорию я уже сдал на собеседовании. Круг, как вы понимаете, должен сомкнуться. Вот так, уважаемые повара, кулинары, диетологи и пекари пирога под названием "Несовместимость Юрия Баранкина!" А теперь насчёт того, что вы не хотите идти в мой экипаж, на выполнение моего задания под моим… руководством… Не пойдёте вы — пойдут другие!

— Ребята! — скомандовал Маслов. — По домам! Этот всезнающий и всепонимающий человек ничего не понял!

С книгами под мышками и в руках все стали выходить из столовой.

— Я тоже ухожу, — сказал отец, — ухожу жить к бабушке. Ну хорошо, — бормотал он, — ты не хочешь слушать своих соучеников, ты не хочешь слушать нас, взрослых, ты не хочешь слушать и Горького, и Станиславского, и Павлова…

Отец хлопнул дверью, и я остался один.

Как жаль, что человеческий голос не может (пока не может) произнести одновременно три фразы. К сожалению, природа не запатентовала такой способности ещё ни у кого, но если бы она запатентовала это, то я бы, оставшись в долгожданном одиночестве, произнёс следующее: "Кис-кис-кис!" Затем бы пропел: "…то, что испокон веков неосновательно называли «колебаниями» голосовых связок, не является в строгом смысле колебаниями: это просто серия сверхкоротких и быстрых сокращений голосовых связок". И продекламировал: "Сердце бьётся! Сердце бьётся! А как же оно бьётся?!" Всё это я бы произнёс одновременно, потому что в одиночестве мои мысли сосредоточились на многих проблемах. На этот раз их было всего три. Хотя, если быть точным, то есть если быть, то только точным, было ощущение, и четвёртой проблемы: ощущение конфликта с одноклассниками. Правда, это ощущение было ощущением как бы не общим, а личным. "В конце концов, всё, что произошло, это даже не конфликт, а просто противоречие, но ведь не каждое противоречие переходит в конфликт", — думал я, расхаживая по квартире в поисках кошки Муськи, чтобы её накормить. Заглядывая в поисках нашей кошки Муськи под стол, я увидел на скатерти кусок перфокарты и листок бумаги. На листке было написано: "Юрию Баранкину от Тани Тополевой". Я взял листок в руки и, перевернув, стал читать. "Юра, — было выведено решительным почерком, — я думала, что до этого не дойдёт дело. Но до этого дело дошло. До этого — значит, до электронно-вычислительной машины. Во время разговора с нами, вернее, во время постановки диагноза твоего заболевания ты, наверное, решил, что твоя несовместимость касается только твоих одноклассников, но дело обстоит гораздо хуже. Гораздо хуже, чем предполагали мы и чем предполагаешь ты. Перед нашим разговором с тобой я с помощью одного инженера-кибернетика заложила твой психологический портрет в электронно-вычислительную машину. Не мне тебе объяснять, что предмет психологии — это закономерности формирования психических свойств человека: потребностей, интересов, привычек, способностей, темперамента, характера. Это и привело меня к инженеру-кибернетику. Мы заложили в электронно-вычислительную машину твой психологический портрет, и вот что нам ответила машина: ты, Баранкин, несовместим ни с одним космонавтом на всём земном шаре!" И подпись: "Таня Тополева".

Говоря честно, я ещё некоторое время ходил по комнате в поисках Муськи, стараясь не думать о Таниной записке, но мысль моя то и дело возвращалась к словам: "Электронно-вычислительная машина со скоростью миллион операций в секунду (человеческому мозгу эти скорости ещё не под силу!) определила твою полную сверхнесовместимость с кем-либо из космонавтов на всём земном шаре". Между мною и этими словами возникло какое-то непреодолимое тяготение. И я, может быть, первый раз в своей сверхкосмонавтской жизни занялся только лишь одним делом: я думал о прогнозе. ЭВМ предсказала мне полное одиночество при выполнении самого трудного задания на земном шаре. Тяготение, тяготение критических масс, тяготение двух критических масс. Их сближение и… как сказал этот Зайцев, этот совсем не академик Зайцев, что в голове Юрия Баранкина произошёл информационный взрыв, дезинформационный взрыв, и жизнь остальных мыслей в моей голове оказалась короткой. Короткой, как жизнь кометы, открытой недавно датчанином Ричардом Уэстом. Распад космической странницы фотографировали в течение месяца киевские астрономы. На фотографиях было чётко видно, как ядро кометы разделилось на четыре фрагмента — каждый диаметром около километра. Окутанные газовым облаком, образовавшимся при интенсивном испарении льда, части небесного тела постепенно разошлись в разные стороны.

Думая о комете Уэста, я прилег на папин диван просто так, без всякого расписания, товарищи потомки, лёг глупо, бессмысленно, совершенно не ощущая беспрестанного тиканья в моём существе биологических часов. На диване высилась кипа журналов и газет, с помощью которых совсем недавно отец собирался дать мне вместе с моими одноклассниками решительный бой. Я взял лежавшую сверху «Литературку» и взглянул на последнюю страницу. Со страницы на меня смотрели смешной рисунок, рассказы, рассказики, фразы, пародии. Мой взгляд остановился на переводе с датского "Маленькая утренняя радость", и я прочитал его вслух:

Я повторил слова стихотворения: "Дремоту свою не спеша превозмочь и своему безмятежному телу отдать приказанье сурово и смело: "Доброе утро! Пора бы вставать!" И после в постели остаться лежать". И остался лежать в постели, хотя по расписанию я должен был тренироваться.