Альберт Лиханов - Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2

Честно-то сказать, бить Цыпу ему совсем не хотелось. Подумаешь, трус! Стоит и трясется. Но ударить все-таки стоило. Не счеты сводить, нет, просто так стукнуть. А потом повернуться и не спеша к отцу пойти, чтоб увидели, к кому он идет.

Толик спокойно прицелился и дал Цыпе по подбородку. Тот согнулся, зашатался и упал в мелководье.

Толик повернулся и, как планировал, не спеша пошел мимо Женьки к отцу.

Он думал, отец ничего не скажет. Понимает ведь, в чем дело, — Толик ему про школу рассказывал.

Но отец выбрался из песка и пошел навстречу Толику. Поравнявшись, он выбросил руку, и Толик почувствовал, как обожгло щеку.

— Запомни, — сказал отец, — никогда не хвались своей силой. Или тем, кто у тебя за спиной стоит.

Толик медленно заливался краской.

«Перед Женькой, — подумал он, — перед этим гадом Цыпой так позорить!» Толик схватил одежду и бросился с пляжа.

— Постой! — крикнул ему отец.

Но Толик не обернулся. Лишь дома он успокоился. А к вечеру уже решил, что отец прав. Нельзя было сейчас, когда столько времени прошло, Цыпу трогать. Тогда, еще в школе, побить его стоило, а сейчас, что бы он ни думал, получилось все-таки, что счеты сводил.

Толик похвалил про себя отца и решил сказать в следующее воскресенье, что оплеуху он признает.

Но отец не пришел в воскресенье.

И еще раз не пришел.

И еще…

Толик не нервничал, не переживал. Никаких предчувствий у него не было. Наверное, опять в командировке, думал он про отца, и надо просто терпеливо ждать. Ведь не может же быть, чтобы отец на него за драку обиделся.

По воскресеньям он никуда не уходил, а читал книжку, забравшись с ногами на подоконник, чтобы отцу было видно его, а ему — их условное место.

Толик почитывал себе спокойно, думал про отца и с удивлением замечал, как волнуется мама. Никогда она так не волновалась, а тут нет-нет да и выглядывала в окно. Будто не за Толиком, а за ней собирался прийти отец.

Толик видел: когда появлялся отец и они шагали вдвоем по двору, мама всегда смотрела им вслед. Близко к окну она не подходила, стояла в глубине комнаты, но Толик чувствовал ее взгляд до тех пор, пока не сворачивал за угол. Однажды он сказал об этом отцу. Отец обернулся, и Толик увидел, как мама быстро отошла от окна. Отец нахмурился.

— На тебя смотрит, — сказал он.

— Что ты! — воскликнул Толик. — Подумаешь, невидаль! Это она на тебя глядит!

— Да уж что там! — вздохнул отец и опять задымил своей папиросиной.

Странно все-таки у взрослых выходит. Вон как маме хочется выбежать к отцу. А сама и шага не сделает. И отец тоже. Будто между ними порог непреодолимый.

Ах, как хочется Толику, чтобы мама с отцом помирились! Чтоб снова у телевизора стали сидеть, обнявшись. Чтоб улыбались опять, друг на друга глядя. Взять бы их за руки, подвести друг к другу, велеть: «Миритесь!»

Но они ведь и не ссорились. Разве тут в мире дело? Все трудней и серьезней у них, но все-таки хочется Толику помирить отца с мамой, маму с отцом.

Вот завтра у мамы день рождения. Взять бы да привести отца. Может, выпьют они вина, поговорят, да и помирятся. Нет, глупо это. Не пойдет отец. Да главное, где его возьмешь, если он в командировке?

Раньше в мамин день рождения отец приносил ей цветы. Небольшой букетик. На большой денег не было, и так полтинники свои берег, не обедал несколько дней. И хоть скромный был подарок, мама всегда страшно радовалась. Прижимала к себе цветы осторожно, гладила их, потом в воду горячую ставила, чтоб подольше стояли.

Вот бы хорошо — пришел отец, и с цветами! Как раньше. Как всегда. Толик улыбнулся. Отца-то нет, это верно, но ведь цветы от него быть могут?

Он слез с подоконника и вышел в коридор. Тетя Поля на стук откликнулась сразу, будто ждала. Он занял у нее пятачок и отправился на почту. Цветных открыток продавалась там уйма, и Толик долго выбирал, пока купил одну с цветами — вроде ромашек, только красные. Тут же, на почте, написал на обороте поздравление.

Открытку Толик заложил в книгу, а вечером, когда стало смеркаться, снова отправился на улицу.

Он шел уверенно — он знал, куда идет. На городской окраине, за старым кладбищем были парники. Там, кажется, выращивали шампиньоны или огурцы, но дело было не в парниках. Рядом на огромных грядках росли цветы. Будто разноцветная река — сначала красная, потом белая, затем голубая и снова красная.

Вперед Толик шел нормально: кладбище было старое, проходное, по нему, сокращая расстояние, шли люди, и Толик был не один, пока добирался до парников.

У заборчика, отделявшего его от цветов, он притаился, вглядываясь в сумерки.

Все было тихо. Над землей медленно поднималась медная луна, похожая на огромное блюдо. Она меняла раскраску цветов, белые теперь казались желтыми, красные — черными, а Толик хотел именно таких, что на открытке, — как ромашки, только красные.

Он прислушался. За заборчиком никого не было.

Толик подтянулся и нырнул в пахучие цветы. Они колебались над головой, дрожали тонкими стволами, и Толик пополз вдоль грядок, разыскивая большие красные ромашки. Где-то сбоку вдруг тявкнула собака и залилась протяжным беспрерывным лаем.

— Никак кто залез, — сказал в тишине скрипучий голос.

Толик замер. Потом стал лихорадочно рвать цветы. Стебли не ломались, гнулись, было уже не до красных ромашек, унести бы ноги — и Толик не выдержал. Рванув из земли целую охапку цветов, он вскочил в полный рост и кинулся к забору.

Цветы заслоняли лицо, мешали смотреть, да еще высокая трава оплетала ноги. Подбежав к забору, Толик переметнул через него свою охапку, думая с облегчением, что собачий лай слышится все там же, не приближается, хотя пес уже захлебывается от злости. Похоже, пес сидел на цепи. Радуясь этому, Толик закинул ногу за забор и с ужасом понял, что попался. Чья-то сильная рука держала его за ворот. Толик дернулся, рубашка отчаянно затрещала.

— От фулюган! — скрипел старческий голос. — От фулюган! Прямо с корнем. Прямо с землей. — И Толик почувствовал, как сильные руки стягивают с него штаны.

— Дяденька! — крикнул он звонко. — Не надо, дяденька!..

Собака все заливалась вдали, луна повисла над головой, грозно бронзовея, и Толику вдруг показалось, что его посадили в жгучую воду. Он дернулся и застонал.

— Вот тебе, вот тебе! — скрипел голос. — Отведай крапивки, фулюган!

Толик взвыл.

— Дяденька! — крикнул он снова. — Дяденька, не надо, я не хулиган, я маме, у нее день рождения, — и почувствовал, как руки, державшие его, ослабли.

— Ну вот! Ну вот! — растерянно сказал скрипучий голос. — А пошто не купишь, коли мамке?

— Денег нет, — ревел Толик, подтягивая штаны и оборачиваясь.

На фоне огненной луны четко вырисовывались борода и горбатый нос. За спиной у деда торчало ружье.