Федор Гладков - Повесть о детстве

Пантелей пошатнулся и с плачущей улыбкой продолжал умолять его, кланяясь и прижимая руку к груди.

Незаметно к нам прибежал Кузярь и, захлебываясь от смеха, победоносно притопывая валенками, захвастал:

- Вот как подрали, ага! Как рвакули, как хрястнули, думал - и мокренького от меня не останется. А они, черти, и не заметили... ямщики-то. Водку хлещут. Котенка-то я на репицу к шлее мотовязком привязал. Вцепился он в репицуто когтями, тут коренник-то и заплясал - да на дыбы, да лягаться. Ух, и шарахнули! Брякнулись об столб, об другой... и как ветром вынесло.

Сыгней схватил Кузяря за шиворот и зашипел на него, вытаращив глаза:

- Ах ты, гнида!.. Сейчас же домой! Башки тебе не скосить... Видишь, что из-за тебя делается?

Кузярь вырвался, задрал шапку на затылок и нахально заиграл глазами.

- Попробуй-ка ты так сделать, левша! Я еще им не так сделаю... Ишь нагрянули с колокольчиками! Я и самому начальнику усищи сожгу.

И, приплясывая, забарабанил скороговоркой:

Было рыло у Кирилла

Стала рваная хурда;

Били рыло у Кирилла

Благородны господа...

И угрожающе показал мне и Семе кулак: - Давайте семишник, а то окна побью.

Сема бросился за ним, но Кузярь кубарем скатился с "выхода" и исчгз в толпе.

Начальник грозно отДЖГЛ какие-то распоряженюг~Уряд-~ ники и староста с сотским окружили его и пошли во двор.

Толпа стала расходиться в разные стороны, а многие мужики побежали домой, забыв надеть шапки. Из ворот с малиновым звоном выехали тройки: две промчались в одну сторону, а одна - в другую. Отдельно, на четвертой тройке, сидел начальник. Пантелей пристроился рядом с ним неудобно, бочком. Они пересекли улицу и скрылись за кладовыми Митрия Степаныча. Урядник с саблей на боку и двое мужиков прошли вдоль избы Пантелея к Ваньке Юлёнкову, а другой урядник, тоже с двумя мужиками, направился через дорогу на наш порядок. Сыгней с испуганным лицом пошел вслед за ними.

Мы с Семой скользнули с холмика "выхода" и бегом пустились через улицу к амбарчикам - домой. Но в эту минуту на дворе у Юлёнкова опять завыла Акулина. Из ворот выбежали три черные овцы, а за ними мужик гнал хворостиной костлявую пеструю корову. За ее рога хваталась Лкулина и, падая, плакала навзрыд. Она давно лежала больная в постели, а сейчас выползла и, волочась рядом с коровой, впивалась пальцами в рога и причитала:

- Не отдам! Батюшки мои! Коровушка моя! Кормилица! Не отдам! Не предавайте смерти! Чего же делать-то будем? Пропадем, сгибнем... Пожалейте, Христа ради!

Урядник оторвал ее руки от рогов и, свирепо ругаясь, отбросил ее от себя на снег. Акулина свернулась в комок и завыла, а потом встала на колени и протянула руки к корове. Попробовала встать, но опять упала, уткнувшись головой в снег. Сам Ванька, без шапки, с искаженным от бешенства и ужаса лицом, в распахнутой шубенке, тащил за хвое г корову назад и визжал плаксиво и яростно:

- Хвост ей вырву... а не дам! Сдыхать мне, что ли?

Сволочи! Разбойники!

Он бросил хвост, одурело подбежал к мужику, который подгонял корову хворостиной, и ударил его по лицу.

- Убью! Горло перегрызу! Грабители!

Обезумевший, он подскочил к уряднику, но тот обернулся и с размаху ударил его в грудь.

Почудилось, что всюду заорали мужики, и началась свалка. .

ХIX

У нового пятистенного дома Митрия Степаныча стояла тройка, позванивая целым набором колокольчиков под дугой. Кучер в тулупе, с красными вожжами в руках сидел на облучке. Начальник и староста, должно быть, пошли в гости к Стодневу. А у ворот Сереги Каляганова стоял урядник, поддерживая левой рукой саблю, и строго покрикивал.

Перед ним на снегу стоял медный самовар в зеленых пятнах и лежала на боку старенькая прялка. Из ворот неохотно шла костлявая рыжая корова. Агафья не кричала, молчал и Серега, словно их и дома не было. Но когда двое мужиков выгоняли на улицу к уряднику корову, Серега неторопливо и как будто равнодушно вышел из ворот с топором в руке и быстрым взмахом ударил ее обухом по лбу. Корова глухо замычала, зашаталась, упала на колени, грохнулась на бок и судорожно забила ногами.

- Ты что это делаешь, каналья? - заорал на Серегу урядник и схватил его за грудки. - Душу выдавлю, прохвост!

Серега без труда оторвал его руку, отбросил от себя.

- Ты не шути со мной, урядник, ежели жизнь дорога.

Урядник отшатнулся от него и дрожащей рукой начал вынимать саблю. -А Серега с угрожающей насмешкой предупредил его:

- Ты своей жестянкой со мной не играй, полиция!

Он так же спокойно взмахнул топором и ударил по самовару, и самовар сразу весь сморщился и стал похож на корытце. А Серега походя растоптал и прялку и, не оглядываясь, зашагал обратно во двор.

Урядник растерялся: то он бросался вслед за Серегой, то возвращался и свирепо ругал мужиков. Мужики почесывали головы и ухмылялись в бороды.

Хватаясь за саблю, он опять кинулся вслед за Серегой, но вдруг остановился и погрозил ему кулаком.

- Арестую мерзавца, в тюрьме сгною.

Серега повернулся к нему с топором в руках. Урядник, стараясь не терять достоинства, оглядываясь, торопливо побежал к дому Стоднева. Серега затрясся от хохота, выпятив красную бороду, но злоба его не угасла. Мужики робко отошли в сторону и трусливо посматривали на Каляганова. Он погрозил им топором.

- Эх вы, олухи, дураки еловые! Своего брата мужика...

дуботолы!

Переминаясь с ноги на ногу, один из них, с бородой мочалкой, виновато забормотал:

- Да ведь... наше-то дело какое, голова? Рази ослушаешься? Сам посуди. Наше дело подневольное. Ты сам-то как бы?..

Я ни разу не видел в селе этих мужиков: должно быть, их привезли из волости

На высокое крыльцо дома Стоднева вышел пристав.

- Взять его, негодяя!.. Ар-рестовать!.. Посадить в жигулевку и жрать не давать!.. Я с ним потом поговорю...

Двое урядников сбежали с крыльца и вытянулись перед приставом.

- Взять сию же минуту! Ур-рядники, скр-рутить ему руки веревками!

- Ваш блаородие, - выступил на шаг вперед усатый урядник, - разрешите.

- Ну-у? Рразговаривать?

- Ваш бла-ородие, ежели он воспротивление окажет?

Он, как жеребец, сильный.

- Что? Какой же ты унтер-офицер, ежели с мужиком не можешь справиться? Кто ты - полиция или баба? Марш!

Серега шел к ним с веревкой в руке и с усмешкой пробасил:

- Не бойся, урядник! На, бери веревку-то. Вяжи!

Он швырнул веревку на снег, а сам повернулся к уряднику спиной, заложив руки назад. Урядники подбежали к нему и стали связывать его руки. Пристав разгладил свои бакены и ударил кулаком по перилам.

- Ага, мерзавец, одурел от перепуга? То-то же! Вяжи его круче, а в жигулевке скрутите ему и ноги!

Каляганов усмехнулся, как человек, для которого теперь уже все кончено и бояться ему нечего.