Вадим Селин - Расписание свиданий

— И что?

— И то! Как только разделаюсь с экзаменами, сразу к тебе приеду. Даже на выпускной не пойду. Сразу в Лимонный рвану.

— А потом что?

— А потом я тут буду. Всегда.

— В смысле — «всегда»? — запуталась я в происходящем. — А учеба?

— На заочное поступлю. Все равно мне отсрочка от армии не нужна, меня и так не возьмут, у меня плоскостопие. Специально его не лечим, чтоб в армию не взяли, — сообщил Марат и предложил: — Мне кажется, сегодня вечером нам лучше не гулять. Нужно над многим подумать. И тебе, и мне. Увидимся завтра. Как всегда, здесь, на пляже.

«Как всегда… — эхом пронеслось в моей голове. — Но скоро, когда ты уедешь, этого „как всегда“ не будет».

До дома я шла в каком‑то странном сонном состоянии. В голове была настоящая каша. Я начинала думать об одном, потом перескакивала на другое, с него — на третье, затем возвращалась к первому, додумывала второе, вспоминала о третьем, но так в конце концов ничего дельного и не придумала.

Как только я поздоровалась с мамой и узнала о ее здоровье (оказывается, днем приходил врач, осмотрел ногу и руку и сказал, что все срастается и нет никаких отклонений), то взяла и напрямую спросила:

— Мам, а почему люди дружат друг с другом? Почему одному человеку хочется отдать все самое прекрасное, что есть на душе, а другому — не хочется? Почему одного хочешь всю жизнь видеть рядом с собой, а другого — нет? А, мам? Почему так происходит?

Мама отложила ноутбук и внимательно посмотрела на меня поверх очков.

— Полина, золотко, а почему этот вопрос ты задаешь именно мне?

— Марат сказал его тебе задать, — простодушно ответила я.

— Марат? — удивилась мама. — Ни с того ни с сего?

— Да нет, и с того, и с сего.

— Наверное, он думает, если я занимаюсь всякой мистикой, то на все вопросы знаю ответы, — приосанилась мама.

— Может быть. Ну, так почему?

— А потому что так оно все, — пожала плечами мама. — Я, думаешь, знаю? Сама ничего не знаю.

— Да? — разочарованно протянула я. — Ясно…

— Подожди, я не так выразилась! В смысле, я имею в виду, что на этот вопрос нет однозначного ответа.

— А какой есть?

— Его каждый сам находит. Каждый для себя решает, почему хочет с кем‑то дружить, а с кем‑то другим — не получается. Но знаешь что? — загадочно улыбнулась мама.

— Что?

Она сняла очки, задумчиво погрызла дужку и после этого произнесла:

— Я не встречала еще ни одного человека, который толком объяснил бы, почему он, как ты выразилась, «дружит» с кем‑то всю жизнь и почему хочет видеть каждое утро его заспанную физиономию на соседней подушке.

— Какая еще подушка? — я почувствовала, что краснею. — Не о подушках речь!

— А о чем? — издевательски усмехнулась мама.

— О лагенариях, — не менее издевательски ответила я и ушла к себе в комнату.

Мне вслед раздался мамин пророческий голос:

— Утром познав истину, вечером можно умереть! Запомни это!

Опять она за свое. Ой, кажется, я забыла сказать, что в последнее время мама помешалась на китайской мудрости и теперь употребляет афоризмы когда надо и когда не надо.

Вот люди! И почему если девушка дружит с парнем, то все сразу думают о любви? Между мной и Маратом только дружба! И все. Дружба. Я хочу дружить с ним всю жизнь! Всегда! Ни с каким другим парнем дружить не хочу. И хочу постоянно его видеть.

Или это любовью и называется? Если да, то я непременно изобрету какое‑нибудь другое слово. «Любовь» — надоело! Банальное оно какое‑то. Избитое. Все сразу о нем думают. А я так не хочу. Хочу сочинить какое‑то новое слово, обозначающее наши с Маратом отношения. Слово, которое будем понимать только мы с ним. Я и он.

Я переоделась в своей комнате, заставленной всякими морскими штучками, и отправилась на кухню ужинать. Едва лишь села за стол, как за моей спиной раздался стук костыля, и в кухню вошла мама.

— Я сама себе все положу! — тут же сказала я. — Сиди, отдыхай. Ты сломанная.

Мама как‑то рассеянно кивнула, склонилась ко мне и с лихорадочно блестящими глазами, округленными до невозможности, дрожащим от волнения голосом поведала:

— Он вышел на контакт!

— Кто? — изумилась я, чуть не поперхнувшись салатом.

— Томкин полтергейст!

— А‑а‑а… — облегченно вздохнула я. — И как?

Мама уселась поудобнее и возбужденно заговорила:

— В общем, слушай. Сегодня днем Тома пришла с рынка и увидела в доме на столе лист бумаги. Там было написано: «Дорогая женщина, спасибо тебе за приют». Представляешь? Нет, ну ты себе представляешь? Фантастика. Поразительно.

— Потрясающе, — изобразила я огромное удивление, чтобы не разочаровывать маму. — А дальше что?

— Ничего. Разве тебе этого недостаточно?

— Мне? Достаточно… Но откуда вы узнали, что это именно полтергейст написал?

— А кто же еще? Нет, это точно полтергейст. Дом‑то был закрытый, в него никто не мог войти и оставить записку на столе. Значит, это полтергейст. Ты просто не понимаешь, что это значит. Это… это… это все может перевернуть! Весь мир! Все! Всех!

— Я рада за ваши успехи, — сказала я и, подумав, осторожно произнесла: — Мам, а может, теть Тома все придумала?

— В смысле? — не поняла мама.

— Ну, сама подумай: дети выросли, разъехались, с мужем она разведена… Вот и придумала себе историю, чтобы как‑то развлечься, перед тобой похвастаться.

Мама грозно посмотрела на меня и застучала указательным пальцем по столешнице, как барабанной палочкой:

— Но‑но‑но! Ты что! Как ты могла такое подумать! С полтергейстами не шутят!

— Ладно, все, успокойся, — примирительно улыбнулась я. — Не шутят так не шутят.

Через полчаса я сидела на маленьком пляже, который как‑то раз обнаружила за скользкими валунами и крутой скалой, с которой никто не нырял, боясь разбиться о камни внизу. Этот пляж был настолько необыкновенным (на нем росли пальмы, на краю пляжа из расщелины между камней бил родник, песок — белый, чистый и мягкий), что я всерьез подумала, будто наткнулась на филиал рая. О пляже я никому не рассказывала и до некоторых пор считала его своим собственным. Но когда подружилась с Маратом… В минуту, когда мне очень захотелось открыть ему какой‑то свой секрет, я отвела его на этот пляж. Катамаранщику он тоже понравился. Никогда не забуду вечер, когда мы сидели с Маратом у догорающего костра и он пел мне песни под гитару. Потом мы зарыли в переливающихся от белого до красного пылающих жаром головешках картошку и ждали, когда она испечется. Никогда не забуду тот вечер. Запах печеной картошки, прибой, журчащий родник… С тех пор пляж стал не моим, а нашим.

И вот сейчас, когда у меня возникло желание уединиться и подумать над будущим, я пришла на этот пляж. Развела небольшой костер, села на песок, поджала под себя ноги, положила подбородок на колени и стала смотреть на море, которое к вечеру немножко разволновалось.