Екатерина Рязанова - На пороге юности

— У нас не такая набережная, здесь лучше, — сказал Юрка.

— А вот будет у нас порт, и набережная будет другая,— ревниво возразил Олег.

Улицы еще были пустынны. На поздних цветах и траве газонов сизым налетом лежала холодная роса, похожая на изморось. Настроение было неважное. Поездка на пароходе вышла значительно хуже, чем предполагалось. К тому же на пароходе они не на шутку поссорились, и Олег не спал почти всю ночь. Теперь хоть они и разговаривали как ни в чем не бывало, но прежняя близость не восстанавливалась.

Прямо от пристани широкий проспект с бульваром посередине устремлялся куда-то к центру города, где в бледном утреннем небе смутно рисовались контуры новых высоких домов. Юрка с интересом поглядывал вокруг. И все время как-то сторонился Олега.

— Куда ты все убегаешь? — не выдержал наконец Олег.

— Знаешь что? — Юрка остановился и поскреб голову под кепкой. — В городе нам лучше вместе не показываться.

— Это почему же? — удивился Олег.

— Да ты погляди на себя. Ты же чучело. Забыл? В колхозе это сыграло положительную роль, а для городского жителя не подходит.

Олег и сам чувствовал себя в городе не очень ловко, но расстаться с живописными обносками, которые столько раз согревали его в холодные осенние ночи и, кто знает, сколько раз еще пригодятся, он не согласился бы. Он стоял в нерешительности и ждал, что именно придумает изворотливый Юркин ум.

— Давай так: ты посиди где-нибудь, а я пойду на базар, куплю поесть, а потом разузнаю, что и как.

Олег с неудовольствием подумал, что опять ему предлагается какая-то пассивная, подчиненная роль. Но сам он ничего лучшего не мог предложить. Поэтому он только повел рукой вокруг и заметил недовольным тоном:

— Где ж тут посидишь? Иди сам посиди.

Юрка оглядел неуютные, смоченные росой скамейки бульвара и согласился:

— Н-да, действительно. Но для базара ты слишком уж заметная фигура... Вот что: давай на вокзал. Там и не холодно, и публика разная может быть. А я как приду — тебе свистну.

Олег почувствовал в голове непреодолимую тяжесть. Спорить ему не хотелось.

— Ладно, — безразлично согласился он, — пошли.

Узнав, как пройти к вокзалу, они ускорили шаг.

В большом, почти пустом зале они выбрали в уголке широкую скамейку с крупными вырезанными на спинке буквами «МПС» и уселись.

— Сейчас слишком рано еще, можно и мне посидеть, — решил Юрка.

Но через некоторое время беспокойно завозился, заерзал и вскочил.

— Ну ладно, ты сиди, а я, пожалуй, пойду. Только смотри, здесь меня жди. Я скоро!

Юрка ушел, а Олег принялся наблюдать жизнь медленно просыпающегося вокзала. Вот прошла уборщица с ведром и щеткой в руках. Побрякивая металлическим сундучком, пробежал вымазанный в угле и мазуте человек. Потом прошла полная женщина в черной шинели с блестящими пуговицами. Она на ходу прилаживала себе на рукав красную повязку. Олег заскучал. Устроившись поудобнее в своем углу, неожиданно для себя задремал...

Проснулся оттого, что кто-то трогал его за плечо, легонько встряхивая. Перед ним стояла женщина в черной шинели:

— Мальчик, ты куда едешь, не проспал поезда?

Олег вздрогнул, широко раскрыл глаза и, плохо понимая, где он и что с ним происходит, вскочил на ноги.

Большие вокзальные часы показывали десять. Прошло четыре часа с тех пор, как ушел Юрка. Где же он?

Ничего не ответив женщине, Олег заметался по вокзалу, заглядывая в углы и пугая пассажиров своим странным видом. Юрки нигде не было. Тогда Олег бросился на улицу.

Солнце стояло высоко и заметно пригревало землю. Привокзальные улицы, маленький садик с гипсовыми фигурками прыгающих детей заполнились народом. Люди спешили по своим делам, и никто не обращал на Олега ни малейшего внимания. Юрки не было видно и здесь. Что могло с ним случиться? Может быть, он забыл, что Олег остался на вокзале, и пошел на пристань? Может быть, он еще на рынке? Потерял деньги и теперь не знает, как быть? Но где его искать? И что делать в чужом городе без копейки денег, в пугающей прохожих одежде, снятой с огородного чучела?

Несколько раз прошелся он по проспекту, соединяющему вокзал с пристанью. Бульвары были по-летнему нарядны и оживленны. Олег полюбовался просторной площадью, гранитными парапетами скверов и цветников. Постоял у памятника погибшим воинам. Вновь вернулся и обежал весь вокзал, с надеждой заглядывая во все углы. Он уже не обращал внимания на то, что люди при его появлении хватались за чемоданы и начинали испуганно озираться по сторонам. Он все ходил и ходил по вокзалу, пока дежурный не выгнал его опять на улицу. Но Олег не отошел от вокзала и все топтался на широкой лестнице, всматриваясь в толпу прохожих.

Только когда вокзальные часы показали три, Олег наконец понял, что Юрка не придет. Он уселся на садовой скамейке, угрюмо поглядывая на застывшие в веселых прыжках гипсовые фигурки детей. Приходили самые грустные мысли. Может быть, с товарищем что случилось? Надо поспрашивать в больницах. Зайти в милицию невозможно. У Олега такой вид, что с ним в милиции и разговаривать не станут — заберут... Юрка казался теперь и лучше и приятнее. О плохих сторонах его характера думать не хотелось, и последняя ссора представлялась неправильной и ненужной.

Ссора на пароходе вспыхнула внезапно. Ребята долго стояли на палубе, любуясь берегами. Ранние сумерки неожиданно принесли туман. Волга стала таинственной и немного страшноватой. Огни бакенов исчезли. Пароход замедлил ход, шел будто ощупью, изредка останавливаясь и разрывая мутную темноту бархатистым басом гудка.

Продрогнув, ребята ушли с палубы и устроились возле машинного отделения среди мешков, ящиков и корзин. Несколько человек уже дремали здесь, пригревшись у теплой стены. Олегу спать не хотелось. Почему-то вспомнился дом, мать, которая не знает, где он сейчас, и, должно быть, волнуется, может быть, плачет. Вспомнилась школа, рассказы ребят о шлюпочном походе...

— О чем задумался, детина?

Юрка сидел рядом, прислонившись к плечу, и с легкой добродушной ухмылкой поглядывал на Олега сверху вниз. Олегу впервые захотелось поделиться с товарищем затаенными мыслями, сомнениями и огорчениями. Он заговорил сначала о доме, о матери. Вспомнил смешные и трогательные сцены домашних ссор и примирений, вслух размышлял о тех предположениях, которые строят теперь его родные, представлял себе, как бы встретили его дома, если бы он вдруг вздумал вернуться.

Юрка слушал угрюмо, но не прерывал. Казалось, он даже был заинтересован. Но когда мысли Олега перескочили на колхоз, где им удалось побывать, и Олег с удовольствием стал перебирать в памяти своих новых знакомых, Юрка заворочался и сел поудобнее.

— Ты понимаешь, — говорил Олег, — я никогда прежде не думал над этим лозунгом: «Кто не работает, тот не ест». А на самом деле он — правильный. И старик тот правильно сказал — хлебоеды. Ведь хлеб-то не все добывают, а едят его все. Да не только хлеб, я вообще говорю: каждый должен что-нибудь создавать. Не должно быть людей, которые только едят и ничего не создают, верно?..