Нора Аргунова - Не бойся, это я ! (рассказы)

Даша проследила за лосихой, которая благополучно повела телёнка. Так и не разобравшись, что тут произошло, потеряв волчий след, Даша вернулась на тракт. Она не тропила зверя - следы исчезли начисто, - а шла наугад. Если ничего больше не найдёт, придётся идти обратно к лосиной лёжке, а снег уже сходит, - где там чего искать!

Она закинула за спину ружьё. По левую руку лес прорежен: когда-то отваливала от тракта просёлочная дорога. Прежде были тут разбросаны деревни - из тех, утонувших в густом бору, про которые говорится, что над ними небо в ладошку.

Даша присела на пень. Здорово она вымоталась. Ещё и ночь без сна. Теперь бы передохнуть... И - пожевать.

Сняла ремень, распахнула стёганку. Перепоясалась по голубому свитеру. Одёжу хоть совсем скидывай - вся спина мокрая. И голова даже.

Стянула с головы берет, тряхнула кудрями. Хотела засунуть берет в карман, и тут донёсся до неё крик ворона. Крик больше не повторился, но Даша уловила, откуда он шёл, и быстро встала.

5

Перед ней открылась одичавшая, зарастающая березняком поляна. Сбоку, над оврагом, видно похилившееся строение. С древней ели над строением молча снялась пара воронов.

Волчье гнездо могло оказаться под любой кучей валежника, в старой барсучьей норе - где угодно, но у Даши стукнуло сердце, когда она увидела воронов и замшелую, готовую обвалиться крышу.

Ей пришло в голову, что надо спешить в посёлок, звать мужчин. Слышала она, что волки не обороняют от человека своё потомство, но, как говорится, хорошо бы, чтоб это знали и сами волки.

Даша начала отходить - шагов сто по просёлочной, сколько-то трактом. Зажав ладонью, бесшумно надломила ветку. Когда вернётся с мужиками, будет знак, что вот он, поворот... И тут она сообразила, что звери в эту минуту могут наблюдать за ней.

Середина мая, у волков наверняка приплод. Уйдёшь - перепрячут матёрые своих выродков. Они, говорят, перепрятывают. Да, может, нет здесь никакого логова?

Даша вернулась на то место, откуда видно строение. Стояла, вглядываясь. Ружьё держала наготове.

Не выпуская из виду бани, Даша сделала круг и остановилась со стороны входа. Даже издали можно разглядеть волчью узкую стёжку, ведущую к приотворенной, висевшей на одной петле двери, а на косяке темнело пятно, оставленное, быть может, пролезавшими в щель зверями.

Важнее всего взять матёрых. Их надо выпугнуть из логова, если только они сейчас там.

Она шагнула, намеренно хрустя валежником, но ничто не шелохнулось. Топчась на месте, повернулась медленно кругом. Они следили, Даша это знала. Знала откуда-то, была уверена; на горле, на кисти правой руки она ощутила жжение, словно кто-то словил увеличительным стеклом и направил на неё жгучий луч...

Взялась за дверь, приподняла и растворила пошире. Заскрипела петля, тёплый звериный дух ударил в лицо.

Снова Даша осмотрела заросли вокруг. Ни белка, ни птица не шевельнули ветку, только дятел стучал по мёртвой сушине.

Даша осторожно спустила курок. Быстро скинув ватник, через голову стянула свитер, завязала у свитера ворот.

Стукнувшись лбом о притолоку, влезла в темноту. И снова вылезла, так жутко ей было. Постояла...

Волчата обрадованно совались в руки. На ощупь они казались обыкновенными щенками, и против воли Даша укладывала их в самодельный мешок бережно. Засунув троих, поискала ещё, но, видимо, больше не было. Она вышла, на свету заглянула в мешок.

"Куда мне их?" - подумала она. Многие охотники тут же палкой приканчивают волчат, уносят мёртвыми, но Даша так не могла. Она могла стрелять, и охотничью стрельбу не считала убийством. "Там видно будет", подумала она и, завязав мешок, взвалила его на спину.

Какое бы острое чувство, какое бы ликование ни охватывало Дашу, когда, треща ветвями, шлёпается после выстрела глухарь или кувыркается на бегу заяц, оно и в сравнение не шло с тем, что она испытывала сейчас. Найти волчье логово! Отнять потомство у волков! В одиночку, без напарника!

Уходила она, беспрестанно оглядываясь. Руки у неё дрожали. Если придётся стрелять, с трёх шагов промажешь. "Словно ворую", - подумалось ей.

Скоро она обнаружила, что её сшитый из лосиного камуса чехол для ножа висит на ремне пустой. Она стала соображать, взяла ли нож из дому, но тут же опомнилась. А чем же хлеб на току резала? Да и не случалось ещё, чтобы в тайгу отправилась без ножа. Там искать надо, где перепоясывалась.

Даша положила мешок с копошившимися в нём волчатами, глядя под ноги и часто озираясь, пошла обратно.

Когда она скрылась, небольшой тёмный волк выполз из-за валежника и застыл, сливаясь с землёй. Другой волк, широколобый, на сильных высоких ногах, стоял в мелком ельнике. Минуту звери не двигались. Лотом, всматриваясь, принюхиваясь, начали подкрадываться к мешку.

Волчица ухватилась за узел и поволокла было весь мешок, но старый волк зацепился крючковатым жёлтым клыком и не пускал. Взъерошенная, с панически поджатым к животу хвостом, волчица лязгнула зубами на волка, но он не отпустил. Она рванула на себя, и клык старого волка вспорол мешок словно ножом...

Когда Даша вернулась, то нашла лишь разорванную грязную тряпку. Она подобрала остатки свитера, разглядывая волчью работу. Скуластое лицо её побледнело. Подняв голову, она неведомо кому, в лес, погрозила кулаком.

Она твердила себе, что сегодня же напишет в райцентр, не успокоится, пока не добьётся приезда волчатников на облаву - по всем правилам, с флажками и загонщиками, чтобы взять всех, всю семью серых бандитов. И сама будет участвовать в этой облаве.

НАС ТРОЕ

Я их знала - и собаку и волчонка. Норд был очень хорош, да ведь все доги, на мой взгляд, хороши - и на него я не обращала внимания. Меня интересовал Султан, которого растили для арены. Волк, работающий посреди толпы людей, явление редкое. Для волка, даже не пуганного облавой, человеческие голоса со всех сторон, дыхание, шевеление - признаки облавы. Волчата набираются ума ещё когда сосут, они от матери-волчицы перенимают, кто им первый враг.

Люся, молодая дрессировщица из Уголка Дурова, давно хотела вырастить волчонка. Дрессировщики придирчиво подбирают себе зверей, но тут привезли одного-единственного волчонка, и раздумывать не пришлось. Да никто и не смог бы угадать, какой характер заложен в скулящем комке с младенчески-затуманенным взором. Обнадёживал возраст волчонка - ему было дней десять от роду - и то, что он мелок даже для такого возраста. Он не захватывал соску, и сначала его кормили из пипетки.

Люся с ним не расставалась ни ночью, ни днём. Из-за волчонка она ходила в куртке, перепоясанная, и он спал у неё под курткой, а в жаркие дни Люся носила его в рыночной сумке. Он ездил в троллейбусах и электричках и покачивался в сумке, плывя над тротуаром. Он привыкал к запахам асфальта и машинного масла, к запаху толпы и слушал, как шумят улицы.