Ирина Карнаухова - Наши собственные

Хорри даже не посмотрел на кривляющегося Лешу и вышел из комнаты.

Юра возмутился:

- Ты полегче, Лешка,- говорит он, наступая на него с кулаками. (И верный Пинька следует за ним шаг за шагом).- Сам только ругаться да командовать умеешь.

- Ну и очень хорошо, что умею... как папа... Мой папа, ого, как ругает служащих! Он директор!

Лиля с любопытством рассматривала Лешку, как индейского петуха или заморского попугая.

- Директор чего?

- Универмага. А твой?

Лиля пожала плечами.

- Если тебе так интересно,- заведующий...

- У... мелочь! - свистнул Леша.- Заведующий? Чем?

- Кафедрой,- спокойно ответила Лиля.

И тут Юра, ученый Юра, не выдержал и показал Леше язык:

- Что, съел?

Вот-вот готова была вспыхнуть драка, но тут часы пробили два.

Бой часов был слышен и во дворе, где Хорри подметал дорожку, и на террасе, где Василий Игнатьевич и девочки вешали гирлянды, и в спальне, где Таня убирала постель Лили, и достиг ушей Анны Матвеевны.

- Два часа! - закричала старушка.- Через час все будут здесь, а у нас еще ничего не готово. Скорей! Скорей! Таня! Хорри! Девочки!

И что был утренний аврал по сравнению со смерчем, шквалом, штормом, который начался сейчас! Даже одноглазый петух не выдержал и, боясь, что его заставят что-нибудь делать, забился под террасу.

Только Лиля по-прежнему сидела на диване и спокойно читала книжку.

3. Тревога

Час проходил за часом.

Стыли в кухне на столе румяные пирожки; вкусный парок от них становился все слабее и слабее.

Поднявшийся ветер, врываясь в окно, трепал кумачовый лоскут с радушной надписью: "Добро пожаловать!"

А никто не жаловал...

В чисто прибранном доме делать было нечего, оставалось только ждать, а ждать становилось с каждой минутой все скучнее и скучнее.

По тщательно подметенным и посыпанным золотистым песком дорожкам не только бегать, но и ходить Хорри не разрешал,- пусть остаются нарядными к приезду. За празднично накрытый стол Анна Матвеевна не усаживала, а он манил своей хрустящей скатертью, белыми салфетками, цветами... Да и время обеда давно прошло.

В кухню никто не допускался, а оттуда неслись та - кие вкусные запахи!

Ребята слонялись без толку по начищенному и надраенному, как боевой корабль, дому. Пинька залез на крышу и чувствовал себя "впередсмотрящим", Муся и Катя то и дело выбегали на крыльцо; Таня не отходила от своего окна, а Юра бродил сосредоточенный и употреблял огромные усилия, чтобы не позволить себе начать очередной, совершенно уже отчаянный опыт.

Все томились ожиданием.

Но вот солнце ушло за лес. Закатное небо багрово полыхало, и дым от тлеющего в лесу торфа кое-где поднимался над вершинами дальних сосен густыми черными клубами. Похолодало.

Все поняли: сегодня уже никто не приедет.

Вздыхая и хмурясь, Анна Матвеевна позвала, наконец, ребят обедать.

За огромным столом девять ребят сидели маленькой кучкой, словно затерянные в снежной пустыне путешественники.

- Этот стол, как Ледовитый океан,- сказал Юра,- и салфетки на нем, как торосы.

Никто не улыбнулся шутке: все устали.

Анна Матвеевна внесла блюдо пирожков. Они лежали румяной горкой, золотистые, словно облитые солнцем.

- Ну что ж,- сказала Анна Матвеевна осуждающе и строго,- делала, делала, пекла-пекла, а сейчас съедим? Ведь к завтраму зачерствеют! К завтраму новые надо печь!

Лиля молча отодвинула свои пирожки и стала есть простоквашу.

- Ты что это, матушка? - подозрительно спросила Анна Матвеевна.- Не нравятся, что ли?

- Я никогда не ем на ночь теста,- ответила Лиля,- это вредно.

В другой раз из-за этих слов, может быть, и разразилась бы гроза, но сегодня Анна Матвеевна только махнула рукой.

После ужина, необычно рано, ребята разошлись по спальням. Старики и Таня с Герой потолковали еще немного, подумали что могло задержать Ольгу Павловну, всегда такую аккуратную, и тоже отправились на покой.

Но покой понемногу уходил из дому, как незаметной струйкой уходит вода в невидимую глазом щель.

На другой день все началось с начала: шатание по дому, сидение на крыше, нетерпение, накрытый стол... Откуда-то из-за леса несколько раз слышался отдаленный шум мотора, грохот; вот-вот, казалось, появится на просеке вереница автобусов, но часы шли - никто не приезжал. Не приехала даже доярка Мокрина Ивановна, которая привозила в здравницу молоко из колхоза. Никто не появлялся на дороге.

Таня не находила себе места - ей все казалось, что с мамой что-то случилось: ведь худенькая, слабая, ведь у нее больное сердце...

Таня не делилась своей тревогой с Анной Матвеевной,- зачем огорчать старушку?

А та уже давно беспокоилась, старалась убедить и Таню и себя, что все в порядке, что задержка случайная, что вот-вот загудят машины и все будут тут (и твоя, Танюша, мама, строгий наш главврач Ольга Павловна), а из рук все валилось. Вот бутерброд упал, который она Мусе делала, и, как всегда, по странному бутербродному закону - маслом вниз. И стоит над ним Анна Матвеевна и не поднимает, и думает совсем не о нем...

- Что ж это такое, тетя Аня? - спрашивает Гера.- Где же они?

- Сама я не своя, Герушка, места себе не нахожу. Подумать только шесть часов, а их все нет! Верно, что-нибудь да случилось. С сердцем, может, нехорошо стало... Только ты уж Танюшку не тревожь.

- Ну, зачем же!

А Таня, расставляя цветы в вазе, как бы невзначай спросила:

- Анна Матвеевна... мама... с мамой... мама обещала сетку привезти?

- Привезет, Танечка, привезет...

- Анна Матвеевна, а про шахматы не забудет?

Тут Анна Матвеевна рассердилась; а может быть, сделала вид, что рассердилась:

- Ничего она не забудет и все привезет. Да перестань ты нервничать, Танюшка! Ничего худого не случилось. Просто покупок много, а может быть, поезд опоздал, а может, автобус в дороге запыхтел-запыхтел, да и остановился, знаешь, как бывает. Ты бы лучше, чем нервничать да старших расстраивать, пошла бы поглядела, где младшие девочки.

- Хорошо, пойду,- сказала Таня покорно, но в голосе ее была такая тревога, что Анна Матвеевна невольно отвернулась.

Таня ушла, а Анна Матвеевна разыскала Василия Игнатьевича. Тот стоял в кладовой и взвешивал сахарный песок, но смотрел он не на весы, а все в окошко, в окошко... И давно уже одна чашка весов опустилась до предела, а он все сыпал и сыпал песок.

- Василий Игнатьевич! - окликнула его Анна Матвеевна, и Василий Игнатьевич вздрогнул.- Голубчик, возьмите вы Пиньку и пойдите с ним до проселка или в сельсовет зайдите, может, там телефонограмма есть. А они нарочного не шлют. Ведь сил нет ждать. Танюшка уж истомилась вся. Да и я сама не своя... что-то сердце щемит. Телефон-то у нас еще не включен. Сходить надо...

- Сейчас, Анна Матвеевна, сейчас, сейчас,- охотно согласился старик.Я и сам хотел предложить. Мы с Пинькой быстро, два часа туда да обратно, ну да полчасика в сельсовете, ну еще полчаса накиньте, вот и дома к одиннадцати будем.