Понсон Террайль - Цикл романов Молодость короля Генриха

– Да, ваше величество! Узники один за другим спускаются по лестнице и бегут за замаскированным к стене; они перелезают через нее, попадают в узенькую улочку, где уже приготовлены три оседланные лошади… Они вскакивают в седла и расстаются: замаскированный берет направо, а беглецы – налево… Я слышу стук копыт… Но я ничего не вижу более! – И Генрих закрыл глаза, словно объятый непреодолимой усталостью.

– О, господин де Коарасс! – взмолилась королева.- Умоляю вас, напрягите все свои силы и посмотрите, куда они направляются!

Генрих снова взял королеву за руку, но в этот момент в приемной послышался какой-то шум.

– Постойте! – сказала королева.- В чем дело, Нансей? – спросила она вошедшего шталмейстера.

– Ваше величество, прибыл гонец от его высочества. Гонец везет письмо. Он сейчас будет здесь.

– Впустите его! – сказала королева и продолжала, обращаясь к Генриху: – Сейчас мы увидим, господин де Коарасс, не ошиблись ли вы!

В кабинет вошел гонец, страшно запыленный и чуть не падающий от усталости. Он низко поклонился королеве и подал ей письмо, обвязанное голубой шелковинкой и запечатанное печатью с гербом герцога Франсуа.

Королева вскрыла письмо, прочла его не моргнув и спокойно отдала письмо Генриху. Тот прочел:

"Ваше Величество! Двое из моих узников – сир де Барбедьен и сир де Бошам, его племянник, убежали этой ночью. Часовой оказался убитым ударом кинжала. Все заставляет думать, что это бегство, обнаруженное лишь сию минуту, совершилось между девятью и десятью часами ночи. Я имею основание предполагать, что беглецы направились в Париж. Спешу уведомить Ваше Величество об этом, чтобы можно было сейчас же принять нужные меры".

– Нансей, уведи с собой гонца и оставь меня с господином де Коарассом, но будь готов по первому приказанию сесть на лошадь!

Нансей поклонился и вышел с гонцом.

Тогда Екатерина сказала Генриху:

– Вы непременно должны найти, куда скрылись беглецы!

– Но, ваше величество, не ручаюсь, что мне это удастся. Ведь у них полсуток в выигрыше, и в это время они могли давно перебраться через границу. Но все же я попытаюсь проследить их путь.

Генрих опять принялся серьезно рассматривать флакон с симпатическими чернилами.

– А! – вдруг воскликнул он.- Я вижу их! Они остановились у дверей какой-то гостиницы и, не слезая с седла, допивают вино, которое им подал трактирщик…

– Что это з-а гостиница?

– Она в незнакомой мне местности, но это где-то недалеко от Парижа… Позвольте! Я вижу вывеску: "Гостиница короля Франциска Первого!"

– Это в Шарантоне! – сказала королева.

– Дорога делает там крутой поворот и спускается к реке.

– Вот-вот!

– Старик произносит слово "Лион" и дает трактирщику экю. Какой странный экю! Это беарнский, с портретом короля Антуана Бурбонского, помеченный знаком креста… Так! Вот они опять пустились в путь. Я слышу стук копыт их лошадей… Но их самих я больше не вижу! – Генрих искусно изображал всем своим видом и каждым словом страшную усталость.- А! – сказал он затем.- Вот я и снова вижу их! Они в другом городе у берега реки… Они останавливаются в гостинице и располагаются там на ночлег!

– Это Мелён! – сказала королева.- Они ночуют в Мелёне. Мы еще успеем захватить их! Она позвонила. На звонок прибежал Нансей.

– Голубчик Нансей,- сказала королева,- садись сейчас же на лошадь, возьми с собой тридцать гвардейцев и поезжай в Шарантон. Там ты спросишь у хозяина "Гостиницы короля Франциска Первого", не проезжали ли два путешественника – старик и молодой… Да вот что: возьми с собой гонца: он знает их в лицо и узнает по описанию.

– Слушаю-с, ваше величество!

– Затем ты пошлешь этого беднягу, который падает от усталости, обратно сюда, а сам полным карьером понесешься в Мелён, обыщешь там все гостиницы, найдешь беглецов и привезешь сюда связанными по рукам и ногам.

– Слушаю-с, ваше величество! – повторил Нансей, поклонился и вышел из комнаты.

Генрих с видом полного изнеможения откинулся на спинку стула.

– Ах, ваше величество,- пробормотал он,- как жалею я о тех, кому приходится заниматься колдовством из-за хлеба насущного! Какая это тяжелая профессия! Я устал и разбит больше, чем если бы проскакал пятьдесят верст верхом!

– Ну что же, господин де Коарасс,- сказала Екатерина,- в вознаграждение за ваши труды я приглашаю вас ужинать!

– О, ваше величество, это – такая честь..

– Да не у меня, а у принцессы Маргариты. Она угощает меня сегодня. Я была бы очень признательна вам, если бы вы от правились сейчас же к принцессе и предупредили ее о том, что я иду вслед за вами!

Королева позвала своих камеристок, чтобы они занялись ее туалетом, а Генрих с полным счастья сердцем вышел из кабинета.

По дороге он встретил Нанси. Девушка, улыбаясь так, что Генрих увидал сразу все ее хорошенькие зубки, сказала:

– Знаете ли, мой бедный друг, королева, наверное, предложит вам занять место Рене… Я все видела и слышала!

– Вот как?

– И вы отлично сделаете, если примете это место.

– Почему?

– Господи, но ведь тогда вы будете жить в Лувре, и вам не надобно будет каждый вечер ходить по берегу реки, несмотря ни на какую погоду…

Говоря это, насмешница открыла дверцу, которая вела в апа ртаменты принцессы, и толкнула принца к ногам Маргариты. Та, зарумянившись, встала ему навстречу.

Мы расстались с юным Амори де Ноэ в тот момент, когда он посадил к себе в седло Годольфина и увез его туда же, где была спрятана Паола. Если читатель помнит, Годольфин успел в момент отъезда приподнять край повязки, закрывавшей его глаза. Таким образом, он составил себе некоторое представление о месте своего заключения.

Доставив Годольфина к тетке Вильгельма Верконсина, Ноэ решил пожить там несколько дней, чтобы вполне отдаться своей любви к Паоле. Но прошел день, два, а на третий в его душе поселилось чувство какого-то смутного беспокойства, усталости, и все сильнее стало тянуть обратно в Париж.

– Дорогой друг мой,- сказал он Паоле,- вот уже более двух суток, как я не видал своего друга, сира де Коарасса. Надеюсь, что вы признаете совершенно естественным мое желание повидаться с ним!

– А когда вы вернетесь? – спросила Паола.

– Завтра.

– Рано?

– К завтраку я буду наверное!

Ноэ поцеловал Паолу и отправился в Париж.

Вплоть до городской черты он думал о Паоле, но стоило ему проехать заставу, взглянуть на Сену и увидать издали фасад Лувра, его охватила легкая дрожь.

"Как странно! – подумал он.- Похоже, будто я рад воз вращению в Париж. Но почему?"

На первых порах Ноэ казалось, что этот вопрос совершенно неразрешим, но все-таки он продолжал свой путь, не теряя из виду башенок Лувра. Сделав около половины пути до Лувра, он внезапноо хлопнул себя по лбу и сказал: