Михаил Пляцковский - Разные пиратские истории

Стянул он с короля одежду и на себя, прямо в чём был, и напялил. Пленника связал и в трюм, где бочки с порохом, посадил, а сам во дворец отправился.

Постучал в ворота. Стражники знакомую корону увидели и ахнули:

— Проходите, ваше королевское величество!

Со всех сторон слуги набежали, под руки подхватили, в покои привели и спрашивают:

— Не хотите ли чего, ваше королевское величество?

— Пожрать бы не мешало! — по привычке гаркнул пират. — Да поживее, селёдки вы разэдакие.

Удивились слуги: сроду они от своего короля ни одного грубого слова не слыхивали. А тут — нате! Но виду не подали. Глядь — уже везут на тележках еду всякую, жареную и пареную, сладкую и солёную, в общем, такую, что пальчики оближешь. Ложки и кубки подают серебряные, а тарелочки — фаянсовые: ешь, пей, сколько влезет! Разморило пирата от обеда, в сон потянуло. Стал он носом клевать. А придворные тут как тут:

— Не желаете ли в опочивальню?

— Желаю, дьявол вас подери! — прикрикнул самозванец.

Сняли с него придворные корону, камзол стаскивают. Видят: под ним тельняшка замусоленная, сто лет не стиранная.

— Право, какое-то недоразумение получается, — засомневались они. — Сроду у его королевского величества тельняшек не водилось, да и в ушах серьги не болтались. И личность вроде бы совсем не благородная…

Позвали королеву для опознания: уж она-то наверняка разберётся. Взглянула она на пиратскую мордуленцию, губки надула и запищала как резаная:

— Кого вы мне показываете, когда и борода — не королевская и усы чужие!

Прибежали стражники, схватили пирата — и взашей из дворца вытолкали. Да и то верно. Неужели короля с пиратом спутаешь?

Один пират никогда не видел снов. Всем что-то снилось, а ему — никогда. Все рассказывали друг другу свои сны, а он молчал, потому что рассказывать было нечего.

Очень стыдился пират, что не такой, как прочие, что ни длинного интересного снища, ни даже самого обыкновенного маленького сончика увидеть не может. По ночам подушку свою кусал от злости — да так, что только перья из неё летели. Но и это не помогло. Не шли сны, хоть тресни!

Вся их разбойничья шайка над ним посмеивалась:

— Эх ты, бессонистый!

Надоело пирату такое дело. И однажды он вот что придумал. Вышел утречком на палубу, когда морские волки, дружки его, значит, снами своими, словно картишками, перекидывались, и, сладко эдак потягиваясь, говорит как бы невзначай:

— Ох, и сон мне ночью приснился — закачаешься!

У всех физиономии вытянулись и, словно подсолнухи, в его сторону повернулись:

— Ну-у-у?

— Вот вам и ну! Иду я, стало быть, по городу Багдаду. Народу полно, все толкаются, орут. Вдруг меня кто-то за руку — дёрг! Гляжу: карлик. Он мне и предлагает: «Заплати сто пиастров, а я тебе волшебное колечко продам». «А что я с твоим колечком делать буду?» — спрашиваю. На что карлик мне отвечает: «Наденешь на мизинец — и станешь таким красивым пиратом, каких сроду не было». Отсчитал я ему сто золотых, а он мне колечко отдал… Ну вот…

— А дальше что? — пооткрывали рты видавшие виды морские волки. И ногти на пальцах грызут — до того их любопытство разобрало.

Пират лысину почесал и ухмыльнулся:

— Дальше было то, что я проснулся!

— Надо же! На самом интересном месте! — упрекнул боцман.

Пирату, конечно, ничего, как всегда, не приснилось. Просто он свой сон сочинил. И делал это не раз потом с таким же успехом. По утрам вся команда в свободное от разбоя время собиралась на палубе и, затаив дыхание, ждала хитрого выдумщика, чтобы послушать его очередной увлекательный сон, который вечно обрывался на самом интересном месте.

Жаль, что тот пират буквы не знал, а то бы, может, писателем стал. Кто знает…

Один пират умел гладью вышивать. Первым делом он, конечно, пистолеты порохом заряжал, вторым делом — стрелял и по ночам, как кошка, прыгал, третьим делом — раны залечивал, а уже четвёртым делом — вышивкой занимался.

Всем, кто ни попросит, этот здоровенный малый якоря вышивал на тельняшках, на шароварах, а чаще — на платочках, которые пираты на голове на свой манер носят и морскими узлами завязывают, чтобы ветром не сдуло.

Вышивать-то вышивал, но ни с кого за работу не брал ни пиастрика, ни дублончика, ни гинеечки.

Однажды в команду новичка взяли, который никогда не видел, чтобы пират гладью вышивал. Загоготал новичок и сказал:

— Вот чудак! Не мужское это дело — вышивка. Даже смотреть противно!

— Противно? Ну ладно! — обиделся корабельный вышивальщик и швырнул за борт все иголки и нитки.

Но когда тельняшки, шаровары и платочки с вышитыми якорями износились, стали пираты своего умельца-вышивальщика упрашивать и уговаривать, чтобы он снова занялся своим четвёртым делом. Даже сами нитки и новенькие иголочки купили. А он — ни в какую. Очень разобиделся.

И пришлось пиратам самим теми иголками якоря на груди и на руках накалывать. Кое-кто и на ногах умудрился — для оригинальности.

С той поры и пошла дурацкая эта мода — наколки делать. А всё из-за новичка того неразумного, который не понимал ничегошеньки в красоте!

Один пират курил трубку. Набьёт её крепким голландским табаком и давай колечки дыма в небо пускать. Целый день изо рта трубку не вынимал, только и дел, что попыхивал.

Колечки друг за дружкой вверх уплывали — и облаками становились. Не простыми облаками, а табачными. И плыли они вслед за кораблём, как белые бумажные змеи на ниточках.

А пират знай себе дымом затягивается, глазки зажмуривает, трубочку посасывает. Вот и получилось так, что облака в чёрные тучи превращались. В чёрные табачные тучи. И тогда сам пират кричал во всю свою пиратскую глотку:

— Эй, на корме! Ныряйте в каюты! Сейчас табачный дождь пойдёт!

Один пират хвастался, что умеет говорить по-китайски. Говорить-то он, может, и говорил, но никто на корабле по-китайски всё равно не понимал и не мог проверить: так это или нет. Поэтому пирату и не верили, думали: трепется он. А пират был гордым и сильно переживал.