Лев Кассиль - Ход белой королевы

Он снова намылил густой пеной физиономию Чудинова. В это время с улицы донеслись детские голоса, тоненько и старательно выводившие какую-то песенку. Чудинов увидел через окно, отражавшееся в зеркале, шедших парами ребятишек. Они были одеты все, как один, в оранжевые тулупчики и башлычки из верблюжьей шерсти. Это делало их похожими на маленьких гномиков. Старательно, с пе-ревадочквй двигались ребята на маленьких лыжах. "А вот и Белоснежкка с гномиками спустилась с гор",- подумал Чудинов, увидев сопровождавшую ребят стройную лыжницу. Что-то неуловимо знакомое было в ее фигуре.

Но Дрыжик проследил взгляд клиента, еще раз беспокойно присмотрелся к нему и решительно схватил со стола пульверизатор.

- Освежить? - И, не дожидаясь ответа, он обдал лицо Чудинова распыленной струей одеколона.

Тщетно тот пытался сказать что-то, жмурился, мотал головой, надувая щеки и плотно сжимая губы,- одеколон уже попал ему в рот.

- Попрошу минутку не открывать глаза! - донесся до него голос парикмахера.

Звякнула какая-то склянка на полке, и Чудинов почувствовал, что остался один. Лицо щипало. Когда постепенно жжение утихло, Чудинов с опаской приоткрыл один глаз, потом второй. В зеркало было видно, как за окном парикмахер, выскочив на улицу, подбежал к лыжнице, сопровождавшей' ребят, и настойчиво совал ей в руки какую-то банку. Девушка отмахивалась. Она стояла спиной к окну, и лица ее сейчас не было видно. Но опять что-то неясно напоминающее о недавнем проступило в резком жесте, которым девушка отвела руку Дрыжика и двинулась с места. Однако тут все окно загородила тетя Липа, ворвавшаяся в парикмахерскую.

- Простите, Олимпиада... тетя Липа,- начал Чудинов,- а где этот самый ваш мастер красоты и гигиены?

Но тут тетя Липа, уже сама усмотрела через окно парикмахера, который продолжал виться возле уходившей лыжницы.

- Изверг он! Что он со мной делает! В одном халате... А здоровье у самого гриппозное!..

Она на минуту исчезла из парикмахерской и тут же снова вторглась обратно, почти неся на руках тщедушного Дрыжика. Парикмахер барахтался, дотягиваясь носками до пола.

- Состояние моего здоровья вас не касается, Олимпиада Гавриловна! - шипел он.- Меня тоже прошу не касаться, тем более публично.

Тетя Липа бережно поставила его на пол.

- Культурную . вы, кажется, должность занимаете, Адриан Онисимович, а в натуре у вас тонкости вот ни на столько! Ну и болейте, себе на здоровье! - И, махнув рукой, она рванулась из парикмахерской, двинув на ходу стул, который отлетел от нее далеко в сторону и еще скользил некоторое время по паркету, вертясь.

- Супруга? - деликатно осведомился Чудинов.

Парикмахер махнул на него салфеткой:.

- Так просто, пристрастная почитательница. Веснушки я ей вывел, с того и пошло. А крема на нее вы знаете сколько требуется? - В сердцах он сдернул с Чудинова простыню.- Процедура вся. Крему не прихватите?

- Благодарю покорно, не требуется.- Чудинов, поглаживая выбритую физиономию, посмотрелся в зеркало.- Ну, теперь могу явиться пред грозные очи начальства. Управление строительства напротив?

Он вышел, слегка прихрамывая на больную ногу, которая после прогулки с вокзала вдруг стала слегка ныть. Парикмахер внимательно поглядел ему вслед.

- Да, ему не то что на лыжах - при здешнем профиле местности и пешком затруднительно.- Он взял со стола банку, бережно обтер ее салфеткой и поставил на полку, полюбовавшись сбоку и снизу то одним, то другим глазом этикеткой, где было четко выведено: "Состав А. О. Дрыжика".

ГЛАВА 5

Белы снеги, красна девица

Белы снеги выпадали,

Охотники выезжали,

Красну девку испужали.

Ты, девица, стой, стой!

Красавица, с нами!

песню пой, пой!

Из старой народной песни

Прошла неделя-другая после возвращения из Москвы зимогорских лыжниц.

Наташа вела с прогулки своих питомцев в интернат. Так они гуляли каждый день после занятий, катались на лыжах с гор; ребята ходили наперегонки друг с другом, но никто не напоминал Наташе о происшедшем в столице. Словно сговорились все. Она ценила это деликатное молчание. И вообще, то ли очень уж ожгло самолюбие местных болельщиков поражение их чемпионки в Москве и они сами не любили возвращаться к этому разговору, то ли решено было дать Наташе немного одуматься и не бередить ее напоминаниями, только и в "Маяке" после двух-трех попыток вытащить Наташу на тренировку к ней больше не приставали. Отец, Никита Евграфович, упрямо твердил, что виною всему московские судьи: сбили, мол, девку с трассы, придрались к пустякам, а тем временем чемпионка-то и опередила по времени... Он и сам пытался было уломать упрямую дочку, заставить ее отказаться от нелепого решения сойти с лыжни, где на нее возлагали столько надежд, хотя, может быть, верно, даже чуток и перехвалили раньше срока. Но характер у Наташи был не мягче, чем у него самого,скуратовский! И в конце концов отец отступился. "Придет время, одумается девка, сама вернется, потянет,- говорил он Савелию,- а переупрямить ее и мне не под силу. Вся в мать пошла".

Наташу редко в чем-нибудь неволили дома. Она была любимицей в семье. Братья Савелий и погибший на войне в строю уральских гвардейцев Еремей были намного старше ее. В семье уже и не ждали больше детей, и рождение дочки приняли как негаданную радость в доме. Однако очень не баловали: не заведено было у Скуратовых, чтобы попустительствовать всяким глупостям. Наташа с малых лет была приучена к порядку, твердо знала свои права и обязанности, не очень злоупотребляла первыми и не отвиливала от последних. Мать похваливала ее за исполнительность, а что касается отца, то он уж совсем души не чаял в младшенькой.,. Чуть она подросла, отец, как мать ни сопротивлялась этому, стал брать Наташу на охоту, научил ходить на лыжах, простых и камысах, подклеенных шкурой, очень удобных для походов в горы: на спусках они отлично скользили по шерсти, а на подъеме не осаживались назад против волоса... А отец пошучивал, что и характер у дочки на манер камысов-против шерсти назад не сдвинешь, и, выходит, дело все в том, чтобы колею свою знала: где с горки, а где и круто, да назад ни-ни.

Восьми лет Наташа легко обгоняла на лыжах не только всех своих сверстниц, но и старших подруг. Да и из мальчишек мало кто мог угнаться за ней на лыжне. Вообще росла она девочкой сильной, не изнеженной, вся в крепкую скуратовскую породу - немножко своевольная, упрямая, но к капризам совсем уж не склонная. В школе с ней считались одинаково и девчонки и мальчишки. Обидчиков она не миловала, тем более что брат Савелий втихомолку показал ей несколько приемов бокса. Но больше всего ребята ценили в ней твердость слова и справедливость. Ее неизменно выбирали старостой класса, председателем совета отряда. Она была признанным коноводом в лыжных вылазках, пионерских походах и всяких других затеях, когда Можно было хоть на время избавиться от докучливой опеки взрослых. "Атаман-девка у вас растет,- говорили соседи Скуратовым,- далеко о ней слышно будет".- "И-и, мы за славой не гонимся, бесславья бы не знать",скромничала в таких случаях мать.