Лев Кассиль - Кондуит и Швамбрания (Книга 2, Швамбрания)

ЗНАКОМСТВА, ДЕЗЕРТИРЫ, СКВОЗНЯКИ

В другую комнату вселился изящный военный в шнурованных желтых ботинках до колен. Он внес чемодан, оглядел комнату, сел, почистил ногти, забарабанил ими по столу и сказал: - Тэк-с. - Сразу видно интеллигентного человека, - решили подглядывавшие тетки и вошли приветствовать жильца. Квартирант вскочил. Он по очереди поцеловал руки всем трем и всех трех оделил своими визитными карточками с золотым обрезом. На карточках стояло: "Эдмонд Флегонтович Ла-Басри-де-Базан". А внизу помельче: "марксист". Несмотря на столь звучное имя, Эдмонд Флегонтович Ла-Базри-де-Базан оказался личностью отнюдь не швамбранской. Он существовал на самом деле и был хорошо известен Покровску. Ла-Базри-де-Базан появился вскоре после революции. Он тогда редактировал покровскую газету "Волжский Буревестник" и прославился тем, что на первой странице рождественского номера огромными буквами поздравил "всех уважаемых читателей с 1917-м днем рождения социалиста И. Христа..." Через день газету поздравили с новым редактором. Теперь Ла-Базри-де-Базан работал в Тратрчоке. Он имел чин адъютанта для особых поручений, но так как главным его занятием было устройство всяких лекций, концертов и вечеров, то его прозвали "адъютант для особых развлечений". Красноармейцы звали его "Лабаз-да-Базар".

В третьей по коридору комнате расположилась "Комиссия по борьбе с дезертирством". Целый день туда паломничали раскаивающиеся дезертиры. Они несли в комиссию свои повинные головы, но, заплутавшись в квартире, склоняли их на наши столы и подоконники. Они бродили по комнатам и митинговали на кухне. Утром они без стука влезали в зал, где, разделенные шкафами, спали мы и тетки. Тетки взывали к их совести. Но дезертиры уверяли, что они люди свои, не обидят, и ложились вздремнуть у порога. Когда к маме приходила ученица, дезертиры окружали пианино и восхищенно следили за бегущими в гаммах пальцами. - Ишь ты! - удивлялись дезертиры. - Махонькая, а как шибко! Посторонние люди входили и выходили через все двери, и все они казались знакомыми и подходящими для знакомства. Мама привыкла к сквознякам. Сквозняк втягивал в окна красные флаги. Дом стал сквозным. Коридор квартиры стал как бы рукавом улицы. Калитки почему-то игнорировались. Чтобы пройти с улицы во двор, люди шагали прямо через квартиру. Над головой беспрерывно во втором этаже стучали ремингтоны. Там был военный отдел. Однажды ночью машинки застучали слишком часто и громко. Утром нам объяснили, что это пробовали новый пулемет. Во дворе у коновязи гремели ведрами. На крыльце сидели арестованные дезертиры: злостные. Мерно расхаживали часовые. И за ними, стараясь ступать в ногу, прыгал серьезный Оська с игрушечной винтовкой. Он ходил по двору и заглядывал в окна Лабаз-да-Базара. Там, оставшиеся запертыми в столе, лежали наши манускрипты. Оська нес караул при Швамбрании.

МАРКИЗ И СОЛДАФОН

Комиссар читал на ночь третий том энциклопедического словаря. Первые два он уже прочел. Он читал словарь подряд. Тетки тихонько презирали его и не рекомендовали мне якшаться с "солдафоном". Но мы с Оськой не отлучались от него. Мы ходили вместе с ним в конюшни чистить военных лошадей и вместе мечтали о пароходах. У Лабаз-да-Базара в комнате разило духами. Запонки, флаконы, ящики, рюмки, мундштуки, коробочки, ногтечистки заполняли подоконники. На стене висел портрет киноартистки Веры Холодной... Лабаз был вежлив, он всем уступал в тесном коридоре путь и часто щелкал желтыми каблуками. И питерская тетя говорила, что он скорее маркиз, чем марксист. Каждый вечер к маркизу приходили гости - военные дамы и штатские мужчины, прежние "отцы города" и "сестры милосердия". Тогда в комнате Лабаз-да-Базара было очень шумно. До глубокой ночи стонала гитара. Лабаз-да-Базар наждачным голосом пел о том, как король французский на паркете играет в шахматы с шутом. Тетя Нэса просыпалась и вздыхала. - Он очень милый и благовоспитанный человек, - говорила тетка, - и он, конечно, не виноват, что у него нет ни голоса, ни слуха. Но зачем он поет, не понимаю... Однажды Ла-Базри-де-Базан подпоил комиссара. Чубарьков долго отказывался. Но маркиз уговорил. - Пей, - говорил, - пей. Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей... Без сапог, болтая штрипками галифе, явился к нам комиссар. - Доктор, - сказал он, - словаря третий том я кончаю, а все галах... Бурлацкая моя жизнь. И точка. Тут комиссар упал. Ему хотели помочь подняться. Но он вскочил и выбежал из комнаты во двор. Через пять минут комиссар вошел с улицы. Он был туго подпоясан, наглухо застегнут и официален. Шпоры звенели коротко и твердо. Лицо его сводила мучительная сосредоточенность. - Тут кто-то из военного отдела безобразничал, - сказал комиссар отрывисто, - пьяный валялся... Нашу красную власть позорил. Где он тут? Сейчас же под арест! И точка. Комиссар обыскал комнату. Папа быстро загородил зеркало. И комиссар не нашел себя. Уходя, он остановился в дверях и поводил перед носом жестким пальцем. - Чтоб больше у меня этого не повторялось! - сказал комиссар, распекая кого-то воображаемого. - Точка! Ша!

ЧЕМ ПАХЛО МЫЛО

Несчастье обнаружилось вечером. Ла-Базри-де-Базан куда-то ушел. Пользуясь его отсутствием, мама пошла проверить, цел ли секретный пакет в столике. Столик был пуст. Сверток, мыло, бывшие деньги, наши манускрипты - все исчезло. Швамбранские тайны были похищены... Папа и мама вернулись в столовую. Все сели за стол. Начался пленум семейного совета. - Вот вам маркиз ваш, - сказал папа. - Не может быть! - сказали в один голос тетки. - По манерам видно, что он из хорошей семьи. Вероятно, это комиссар подобрал ключ и "реквизировал", как это у них называется... - Меня возмущает наглость! - убивалась мама. - И мыло... А денег этих мне совершенно не жаль... Все равно они никогда не пригодятся... Пустые бумажки, которые давно пора бы выкинуть! - А зачем же ты их тогда прятала? - спросил я. - Ну, все-таки, - сказала мама, - мало ли что... Потом все долго и молча сидели вокруг стола. Все глядели на клеенку. Несчастье, казалось, было распластано на столе, длинное, как щука. Папа встал и заявил, что он сообщит в Чека и Особый отдел. Тетки замахали на него руками. - С ума сошер! - кричала тетя Сэра. - Жароваться разбойникам па разбойников! Да вас самих заберут и расстреряют... Но папа стукнул кулаком по столу. "Учледирка" стихла. Зажужжала рукоятка телефона. - Особый отдел, пожалуйста, - сказал особым голосом папа. - Занято? Тогда соедините меня с Чека. - Тише же! - испугалась тетя Нэса. Она привык-ла произносить это слово зловещим шепотом. Скоро явились двое. Оба высокие, смуглые, с черными усиками, в кожаном, похожие на шоферов. Папа предупредил Чубарькова. Вместе с комиссаром все вошли к Лабаз-да-Базару. Маркиз был уже дома. На минуту он смутился, потом с обычной развязностью приветствовал неожиданных гостей. - Милости прошу, - сказал он, - прене во пляс, как говорят. Прошу. Могу кое-чем угостить. Был обыск. Из опрокинутого чемодана вывалились куски мыла. - Наше, - сказал папа. - Извините, мое, - отвечал маркиз. Николаевские сотенки перемешались с какими-то бумажками и чертежами. Оська взглянул на меня, и я посмотрел на него. - "Письмо к царю", - читал, перебирая бумажки, человек с усиками, - "Карта боя", "План города П.", "Тайный приказ", "Список заговорщиков"... Что это такое? - спросил он у маркиза. - Не знаю!.. - бледнея, отвечал маркиз, увидев, что дело пахнет хуже, чем мылом. - Как же это у вас очутилось? - Не знаю... Честное слово, товарищ. Это все не мое... И мыло тоже... Я ничего не знаю. Чубарьков подошел вплотную к маркизу. Комиссар обругал его сквозь зубы шепотом, похожим на плевок в лицо. Вдруг Оська вылез вперед. Я делал ему знаки, я вращал глазами, как бумажный чертик на веревочке. Он не видел! - Это наше! - сказал Оська. - Пускай обратно отдаст, раз взял. Чекисты рассматривали чертежи. Они многозначительно переглянулись. - М?.. - вопросительно произнес один. - Умгу! - утвердительно отвечал другой. - Товарищи! - сказал я. - Это просто мы играли и спрятали в мыло. Больше ничего. - Там разберем, - сказали они. Мы слышали потом, как один из них говорил в телефонную трубку: - Слушаешь? Это Шорге говорит. Этого я задержал. Да, найдено, признался. Но тут кое-что любопытное обнаружилось. Да, да. Ребята говорят, это их. Да. Сомнительно. Что? Обоих? Есть! - и щелкнул рычажком, как каблуком. Потом он о чем-то посоветовался с Чубарьковым. Чубарьков смущенно посмотрел на нас. - Леля! Вося! - сказал комиссар. - Айда, прокатимся на машине. На автомобиле. Начальник очень просит. Пускай, говорит, Леля и Вося мне о бумажках этих всё расскажут. И точка. И я с вами заодно прокатнусь. Есть такое дело? Точка. Тетки по очереди, одна за другой, как кегли, повалились в обморок. Мне тоже стало немножко не по себе. Большой автомобиль увез нас в Чека. Ночь бросилась навстречу. Мы ощутили себя швамбранами. Мы спешили на место приключения.