Эдуард Успенский - Пластмассовый дедушка

Пятнадцатая армия идет спасать генеральный штаб

Карцев-младший не отрывался от бинокля. И понимал, что давно уже пора вниз на землю.

— Ну, что делать? Отвечай, дорогой ты мой Загогулин!

— Да не Загогулин я, а Залогуев, — отвечал комсомолец. — А делать надо вот что. Сейчас мы из этой чертовой щетки смонтируем радиопередатчик.

— Ух, ты! — воскликнул Карцев. — Ну и молодец ты, дорогой мой За… то есть Га… то есть, дорогой ты мой человечек!

Именно поэтому в эту ночь с крыши генерального штаба полетели в пространство сигналы: SOS! SOS! SOS!

То есть, в переводе с языка радио на обычный, это значило: СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ! И побыстрее!

Такой сигнал люди подают на море или на суше, когда они попадают в беду. Когда им грозит опасность. И все армейские передатчики, направленные на генеральный штаб, приняли этот сигнал и поняли, что генеральному штабу грозит опасность.

Значит, его хотят захватить враги. И надо немедленно спасать штаб. И как следует вдарить по врагу. (Который то ли прорвался, то ли высадил десант.)

Поэтому пятнадцатая ударная особого назначения армия сняла с аэродрома все свои самолеты и бросила их вперед. Вернее назад. (В данной ситуации трудно понять, что считать «вперед», а что «назад». Поэтому скажем, что от европейской границы армия кинулась к Москве.)

За самолетами помчались танки и мотоциклетные соединения.

— Как мы их сработаем? — озабоченно спросил Володя про велосипеды. — Купим?

— Зачем купим? Сработаем.

Константин Михайлович проглотил одну таблетку и загудел. И прямо на глазах изумленного Володи в пространстве стал вырисовываться потрясающий «валасипед».

Он проступал из воздуха, как переводная картинка. И весь был сделан из разных металлов — золотые спицы, черные колеса, белая молочноватая рама и руль.

— А где же насос? — спросил мальчик.

— Он не нужен. Колеса цельносплошные.

Володя был потрясен. А собака Астра сказала: «Бах!». Потому что велосипедный звонок напоминал небольшой белый гриб.

Велосипед весил не больше портфеля.

— А второй? — спросил Володя.

— Счас будет второй. Куды он денется!

И точно. Второй не делся «никуды». И возник рядом. Такой же красавец. Просто как с выставки авиационной техники.

Между прочим с машины, везущей космический металлолом, кое-что исчезло.

— Как это у вас получается?

— Эва. Вот эти таблетки, — объяснил пластмассовый дедушка. — Съешь ее и делаешь чево надо.

— Можно я попробую? Я бы сделал себе телескоп, — сказал Володя. — В нашей школе очень слабый. Я бы сделал большой… с фотоприставкой.

— Не выйдет. Ты конечно умственный. Только таблеток мало. Этому еще научиться следоват. Чтобы так вот делать. Покуда выучишься, скоко времени пройдет. Вот ведь, чтобы написать како-то слово, надо сперва грамоту выучить. Так и тутти. Первоначала надо физику знать, алхебру, математику высчую. Вишь скоко. Потом уже и повадно будет, что хошь и делай.

Володя понял эту не слишком «шибко» научно высказанную мысль. И отстал.

Они сели на «валасипеды» и тронулись. (Тронулись в смысле поехали. Потому что от космических «изделиев» можно ждать, что хоть.) Причем дедушка ни капельки не отставал. Шел и шел за Володей. Километр за километром.

Володя Удинцев, легкий как пружина, не уставал поражаться дедушке. С виду старый, а внутри как новенький.

А «валасипеды» так и цеплялись за дорогу. Легко шли по песку и гравию. И будто бы даже приспосабливались к силе ног. Сами меняли обороты.

Вот и Мозженка. «Поселок академиков Академии Наук СССР». Будка. «Посторонним вход воспрещен».

Под запрещенным входом на стуле сидел старичок в ушанке. Рядом на земле стоял телефон.

— Уважаемый, — обратился к старичку Константин Михайлович. — Мне бы моих сродственников повидать.

— Это каких сродственников?

— Академиков Булкина и Бутылкина, — сказал Володя.

— Пал Андреича и Андрей Палыча, — сказал ушаночный дежурный. — Счас.

Он поскреб по телефону:

— Алле? Шешнадцатый участок? С проходной звонют. Тут Пал Андреича и Андрей Палыча мущщина спрашивает — сродственник.

Пауза.

— Спасибо. Так и передам. — Он повесил трубку. — Они говорят — выехачи. Их прислужница говорит. В Москву собрались по делам. Счас здесь будут.

И верно. Послышался легкий шорох шин. Показалась черная «Волга».

— Это академик Булкин будет? — спросил дедушка.

— Нет. Это его жона поехачи, — ответил сторож.

Показалась вторая «Волга».

— А это академик Бутылкин?

— Нет. Тожи хозяйка поехачи. Жона его. Следом вылетели легкие белые «Жигули».

— Стало быть, это Булкин? — спросил дедушка.

— Это сынок ихний. Лейтенант военный. Вылетел еще один белый «жигуль».

— Это, значит, академик Бутылкин?

— Это дочка евонная. Лена. В институте преподает. И тут раздался жуткий треск мотоцикла.

— А это, стало быть, внук академика Булкина? — спросил дедушка.

— Почему? Это и есть сам академик Булкин. Пал Андреевич. Вона.

И в ворота вынесся человек на мотоцикле, очень похожий на поэта Некрасова. В светлом хорошем костюме с галстуком.

Опять послышался треск. Еще один мотоцикл подступал.

— А это внук академика Бутылкина?

— Почему? Это и есть сам академик Бутылкин, Андрей Палыч.

Вслед за первым вылетел второй мотоциклист. С носом бульбочкой, очень похожий на писателя Тургенева Ивана Сергеевича.

Константин Михайлович и Володя Удинцев ни с чем поехали в сторону дома. Прозевали.

Ему доложили, что с карандашной фабрикой дела плохи. Никак она не сносится. Не желает. Особенно труба. Строили фабрику давно и чрезвычайно крепко. Отбойные молотки от нее отпрыгивали, а чугунные бабы разбивались в порошок.

— И вообще, проще построить два новых здания, чем снести одно старое. Это будет лучше всего, — сказал председателю заместитель.

— Будет лучше всего, если мы, наконец, научимся сдерживать свои слова и решения, — ответил железный председатель своему рассыпчатому заместителю. — Фабрика будет сломана, а небо будет чистым.