Александр Кононов - На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2)

- Фамилия? - мелодичным голосом проговорил начальник. - Кто родители?

Гриша Шумов молчал, весь красный, уши у него горели.

- Извинись, извинись! - зашептали рядом. - Скажи, что больше не будешь...

Но Гриша продолжал молчать.

- Ты что же, глух? - слегка повысив голос, спросил начальник.

- Он, видно, недавно из деревни... старовер, - вполголоса отозвался Никаноркин.

- Из деревни? - будто удивляясь чему-то, поднял брови начальник и, бережно сняв двумя пальцами пушинку с рукава своего мундира, проговорил:

- Отец кто, крестьянин? Что ж ты, голубчик, молчишь! Отец - мужик? Это слово тебе понятней? Мужик... оно и видно. Прямо разбой какой-то: за горло людей хватать! Как зовут, спрашиваю!

- Шумов Григорий, - упавшим голосом ответил Гриша.

- Это тебе даром не пройдет, голубчик, я доложу инспектору. Останешься после занятий, слышишь?

Красавец не спеша ушел, щегольски подрагивая на ходу туго обтянутыми синим сукном полными ляжками.

Ученики молчали, окружив Гришу.

Он спросил шепотом:

- Кто это?

- Надзиратель, - ответил Никаноркин. - Виктор Аполлонович. Не бойся. Эко дело - ну, оставят без обеда...

Он принялся заботливо счищать своим рукавом пыль с Гришиной куртки, а остальные мальчишки - среди них был и "доктор Мейер" - стояли тут же и смотрели добрыми глазами, будто прощались с Гришей навеки.

Все это не сулило ничего хорошего.

Вместе с Никаноркиным Гриша вернулся в свой основной приготовительный класс, сел за парту. Никто ему теперь не мешал. Даже Никаноркин сидел молча.

Гриша задумался, уставившись взглядом в черное поле парты, изрезанное ножом вдоль и поперек. Надо бежать отсюда, пока не поздно. Еще тепло, можно идти полями, лесами... Грибы еще не перевелись, он будет их печь на углях, а хлеба дадут в любой деревне. И тут вспомнился ему Ян, с которым он даже не успел толком попрощаться... Вот кто ему нужен был сейчас!

Парта была вся покрыта затейливо вырезанными вензелями, изображениями стрел и сабель; видно, надо всем этим потрудилось не одно поколение школяров. Среди рисунков выделялась крупная надпись: "Сто человек ринулось на него". Все это немного развлекло Гришу, он даже пожалел, что такие незаурядные, на его взгляд, рисунки были кем-то безжалостно залиты чернилами - видно, нарочно.

Сидевший рядом Никаноркин ткнул его локтем, на этот раз легонько: в класс входил новый учитель, плечистый, рыжеусый, с солдатским лицом. Начался урок арифметики.

Гриша разглядывал рыжие усы учителя, бархатные петлицы на его воротнике; в петлицах поблескивали шитые серебром звездочки. А говорил учитель про давно известные вещи: сложение, вычитание. И все время глядел на Гришу. Гриша даже забеспокоился, выпрямился, старался сидеть не шелохнувшись. Не помогло: учитель поманил его пальцем:

- А ну-ка, иди сюда, к доске.

Гриша встал, все еще надеясь, что это ошибка, что не его зовут.

- Ну, иди, иди! Что это ты... не то чересчур задумчивый, не то тебя крепко высекли дома.

Гриша нерешительно подошел к доске. И вдруг сразу успокоился. Все на свете стало безразличным. Ну, и пусть беды на него валятся со всех сторон! Все равно - бежать ему отсюда...

- Бери мел, пиши!

Рыжеусый, посмеиваясь, задал Грише задачу. Задачка была легкая, прямо на смех: купили три пуда сена... Гриша уже будто решал такую когда-то раньше.

Учитель удивился: так скоро расправился этот обладатель пылающих, словно надранных, ушей со сложением и вычитанием. Он продиктовал Грише другую задачу, тот и ее решил, не задумываясь, и даже почувствовал при этом что-то вроде стыда, будто обманул невзначай людей.

Ему всегда казались соседними слова: "загадка" и "задача". Они и похожими были, как два брата. Задачу он понимал как загадку, только чуть потрудней - не сразу найдешь ответ. Так, отгадывая зимними вечерами задачи, он прошел дома почти весь учебник Евтушевского.

Математик задал Грише еще несколько задач и наконец отпустил его, проговорив с веселым недоумением:

- Что ж, молодец... Как фамилия-то? Шумов? А отчего у тебя. Шумов, уши такие красные?

- Не знаю.

- Кто тебе их надрал?

- Никто.

- Ну, вот и врешь. Ступай!

Гриша с деревянным, бесчувственным лицом вернулся на свое место.

Никаноркин сразу же зашептал ему в ухо:

- Ох, и везет тебе, малец!

Гриша не ответил. Ему теперь все равно. Будь что будет.

- Это ж Лаврентий, слышишь? Это сам Лаврентий, - жужжал неугомонный сосед. - Теперь тебе и надзиратель не страшен... Ты что, очумел? Я тебе говорю - это Лаврентий Голотский, инспектор!

Гриша продолжал молчать до самого звонка.

После занятий в класс пришел крепыш, видно страшно сильный, в потертой форменной куртке - значит, "старичок", - и еще с порога закричал:

- Который тут Шумов?

Ему с готовностью показали на Гришу.

Крепыш, расправляя плечи, подошел ближе и сказал:

- Это ты победил Дерябина?

Гриша не знал, что отвечать. "Какого Дерябина?"

Силач подождал, потом воинственно раздул ноздри и спросил:

- Хочешь со мной помериться силой?

И тут раздались со всех сторон пронзительные крики. Никаноркин выскочил вперед и завопил громче всех:

- Ты усы бреешь! Я знаю!

Крепыш усов, должно быть, еще не брил. Однако, самолюбиво закусив нижнюю губу, он сунул руки в карманы, круто повернулся на каблуках и вышел с гордым видом.

- Чего он от меня хотел? - спросил Гриша.

- Он же сказал: силой помериться. И как ему не стыдно! Второклассник, а приходит к нам бороться.

- А про какого это он Дерябина говорил?

- Ну ты просто чумовой какой-то, тебе ничего не втолкуешь! Сам повалил Дерябина и сам спрашивает, какой Дерябин!

- То ж Мейер был.

- Ну да. Его зовут доктором Мейером за то, что он лечит новичков. А фамилия ему - Дерябин. Ух, он и здоров! Ты первый ему сдачи дал.

Все стало понемножку проясняться. Гриша приободрился и даже сказал сипло, по-дерябински:

- Что ж... эко дело. Я и второкласснику дал бы!

- Да ему уже двенадцать лет!

Да, двенадцать лет - это, конечно, много. Это уж действительно старик! С таким, пожалуй, не поборешься.

Никаноркин собрал свои книги, небрежно сунул их в обшитый телячьей кожей ранец и посоветовал Грише на прощанье:

- Ты смотри не уходи. Жди надзирателя. А то хуже будет.

3

Ученики основного приготовительного класса по одному, по двое стали расходиться, шумно переговариваясь, пересмеиваясь, уже забыв про Гришу.

И он остался один среди белых стен, толстых, как в крепости, судя по оконным проемам. Узкая зеленая панель шла снизу по стенам, в одном месте она была украшена огромной кляксой: видно, какой-то озорник пустил чернильницей. Над школьной доской, высоко, висела географическая карта: голубые червячки рек, коричневые сороконожки горных отрогов, кружочки городов - веши пока что мало известные Грише. Вот только в нижнем углу, справа, виднелось синее, похожее на большой изъеденный боб пятно - оно-то Грише было знакомо. Да и надпись на нем была видная: "Каспийское море".