Альберт Лиханов - Собрание сочинений (Том 3)

- Низковато, - говорит бригадиру через минуту, - пульс ослаблен, но ничего страшного.

- Жить буду? - спрашиваю я с ехидцей. Они не замечают моей иронии.

- Сколько вам лет?

- Да все со мной, что вы в самом-то деле, - возмущаюсь я, и эти двое приходят, кажется, в себя. Сонливость моя исчезла, я способна реагировать и понимаю, что самое лучшее - выставить их за дверь. - И что за бесцеремонность? - спрашиваю. - Врываетесь без стука, а я никого не вызывала.

Они удаляются, извинившись, приглушенным голосом бригадир что-то ругательное бормочет проводнице:

- Ты, Таня, - бу, бу, бу, бу.

- Таня, - зову я голоножку, понимая, что надо ее выручать, и вижу смущенное, пылающее лицо. Она стоит на порожке и бормочет:

- Извините, я думала...

- Зайди сюда, - велю я, - закрой дверь. - Она слушается. - Думала, померла старуха? Спасибо за заботу.

- Вы извините...

- Да нет, я всерьез. Спасибо. Неужто целые сутки?

- И не едите ничего...

- Закажи мне бульон.

Мне кажется, она входит молниеносно, буквально через пять минут, с большой бульонной чашкой.

- Сейчас я выпью его, - поясняю проводнице - сразу надо было объяснить, не устраивать панику. - И снова усну. А ты не волнуйся. Так бывает...

Я молчу, гляжу в бульон, потом перевожу взгляд на Таню.

- Где ты была? - Она не отвечает. - Раньше?

- Здесь, езжу третий год. - Ее глаза испуганно круглы.

- Нет, - мотаю я головой, - ты не понимаешь. И не понимай. Не надо.

Я плачу, совершенно некстати, не могу совладать с собой, и Таня подсаживается ко мне, гладит, точно маленькую, по плечу.

- Что же случилось? Что?

- Иди, - отвечаю я, не утирая слез. - Иди. Все. Мне лучше.

Ласковая душа, девочка, подросток почти, а сердечко доброе, дай тебе бог счастья.

Я пью бульон, пожалуй, он горячий, но я ощущаю это как-то неопределенно. Раскрываю свой ридикюль, свою волшебную сумочку. Киваю ей:

- Сезам, откройся!

И вынимаю коробочку со снотворным. Говорю громко сама себе:

- Какое счастье, что можно купить два билета, все купе, никого не смущаться. - И точно уговариваю кого-то, выпрашиваю разрешения: - Еще одну!

На этом стендалевский сюжет закончился. Сашино письмо поставило точку. Молодой человек - здесь девица! - бьется за место под солнцем, применяет все приемы - законные и запрещенные, где надо, бьет в под дых, и все это в изящной упаковке: работа, новые цели, смысл жизни!

Первое, что я воскликнула, прочитав единственную Сашину строчку на большом белом листе:

- Как же Игорь?

Глупый вопрос: или с отцом, или с матерью, третьего не дано - так мне казалось в ту наивную пору, нет, плохо я знала еще свою невестку, плохо.

Через несколько дней прилетел Саша. Я плакала, целуя его, он уговаривал успокоиться. Вечером, когда Аля уснула, я вскипятила чайник, и мы начали тягостный разговор. Тягостным он был потому, что Саша поначалу отмалчивался и мне приходилось клещами вытаскивать из него слова. Казалось, он сам ошарашен, не готов, не ожидал. Я спросила его об этом.

- Что ты! - воскликнул он. - Через месяц после нашего переезда знал: кончится этим.

- Именно через месяц?

- Таинственный доброхот сунул мне в стол записку, отпечатанную на машинке.

Он умолк, я подтолкнула:

- Что в записке?

- Цена бумаге, которую дал Рыжов для обмена.

- Была цена? - удивилась я.

- Еще какая! - усмехнулся Саша и, помолчав, поколебавшись, назвал ее. - Постель.

Я рухнула головой на стол, зарыдала в отчаянии: не может быть, не может быть! Представила себе рыжего Рыжова - всего, до кончиков пальцев, в отвратительных веснушках, орангутанга, грязное животное, - с трудом проговорила:

- Какой негодяй!

- Негодяем оказался я. Показал записку Рыжову, он перепугался, трясся весь, боялся, пойду в дирекцию, партком, умолял, валил все на Ирину. Тогда я показал записку ей. И знаешь, она сказала, что сделала это ради меня, а я неблагодарная скотина. Негодяй. Ушел из института, ты знаешь.

В моей судьбе хватало катастроф - они корежили душу, жгли и ломали, и всегда я, как и те, кого я знала и кому тоже досталось от жизни, старалась выбраться к добру, к спокойствию, к радости, - это было естественно, единственно возможно и справедливо. Даже в страшном бреду не могло пригрезиться такое: ради пользы - самой развязать катастрофу, очертя голову кинуться в омут. Нет, невозможно представить себе, невозможно!

И Саша! Жить с человеком, который изменил, чтобы только въехать в Москву: нечто чудовищное, не поддающееся нормальному рассудку.

- Как ты мог? - опять прошептала я, ни к кому не обращаясь.

- Простил, - проговорил сын. - Любил, вот и простил, но напрасно, любовь ничего не спасла. Сама выгорела.

- И ты ушел?

- Нет, - проговорил он слишком медленно и как-то искренне, - мы разошлись.

- Ушла она?

- Мы разошлись в разные стороны.

- Что это значит? - у меня не хватило ни ума, ни сил разобраться в словесных фокусах.

Мой сын мужественно спрятал свой взгляд под стол и произнес приговор:

- Она ушла к другому мужчине, я ушел к другой женщине одновременно, вот и все.

Вот и все!

Забыться бы, оглохнуть, умереть! Вот и все... Я думала, могла предположить, что невестка способна на такое, но вот, оказалось, и сын. Хотя?.. Он ведь не ушел сразу, не поступил, как водится, если мужчина оскорблен, а терпел, может, выжидал, почти совсем как Ирина.

- У нее будет ребенок, - добавил лишь Саша. - Вышла замуж за дипломата.

- А ты? - с трудом проговорил я.

- Я? - Он рассмеялся, будто от души отлегло. - Бери выше! Доктор наук, лауреат...

- Депутат? - прошептала я.

- Пока не депутат, - ничего не понял он. - Но чем черт не шутит!

- Вы рехнулись, сошли с ума. И ты, Саша...

Он опустил голову, кажется, обиделся.

- Тебе трудно, понимаю, такие новости. Но я, кажется, впервые счастлив. Меня любят. Я люблю тоже, но любят и меня, понимаешь?

Он смотрит на меня испуганно и вопросительно, мой взрослый сын.

- А Ирина?

- Родит ребенка и поедет в Испанию.

Я-то спрашивала про любовь.

- С кем же Игорь?

Саша потупился, сцепил замком пальцы, напрягся.

- Видишь ли, ма, - произнес он довольно жестко для такого безвольного характера, - сын отказался ехать с кем-либо из нас. И мы согласились.

- Как отказался? - удивилась я. - Он еще мальчик, у него и прав-то нет никаких, разве мыслимо оставлять его без родителей!

- Мыслимо, мама, мыслимо. Через год он окончит школу, поступит в институт, взрослый человек. Что касается меня, то у Эльги, это моя жена, двое детей, она вдова, а Иринин дипломат хочет за границу, ему не до Игоря.

- Отдайте внука мне! - крикнула я. Но сын покачал головой...

- Он и тебе не нужен, у тебя Аля. И вообще...

- Что вообще? - возмутилась я, теряя самообладание.

- Однокомнатная квартира остается за ним, мы не бросим его, в самом-то деле, окончит институт, женится. Он ни в чем не получит отказа, поверь мне, Эльга - добрая баба, за этим не станет, не волнуйся.